.png)
Дезидерий Эразм Роттердамский (прозвище дано по месту рождения, первое имя как правило опускается) появился на свет в Нидерландах 28 октября 1469 года. Незаконнорождённый ребёнок католического священника и некоей Маргарет, предположительно экономки. Венчаться священнику запрещалось, но семья была полноценной, родилось два сына, Эразм – младший. Имя мальчику дали в честь христианского святого Эразма Формийского.
Братья начали учиться в лучшей школе. Но вскоре родители умерли, в разгар эпидемии чумы. 13-летний сирота Эразм был отправлен в монастырь. Сан священника в будущем его не интересовал, его гораздо больше привлекали хранящиеся в библиотеке монастыря древние манускрипты и античные рукописи. Способный юноша освоил латынь и греческий, читал античные источники. Самостоятельно изучил все основные доступные науки, став одним из самых образованных людей.
Выйдя из монастыря, поступил на службу секретарем епископа города Камбре. Позднее при содействии влиятельных священнослужителей поступил в университет Парижа. Во Франции в годы учёбы ему жилось трудно, средств не хватало, смог поправить своё положение благодаря репетиторству.
Писал и издавал учёные труды. Первой опубликованной книгой стала «Adagia» – сборник изречений античных авторов.
Таланты писателя и оратора, острота ума и присущая молодому учёному ирония позволили ему стать заметной персоной в Европе, обрести популярность. При этом его не интересовала публичность, высокие должности, влияние на массы. Он в уединении исследовал, размышлял и затем писал литературные произведения, которые пользовались очень большим спросом. Известно, что на рубеже XV-XVI веков примерно каждая седьмая проданная книга в Европе была авторства Э. Роттердамского.
Самая знаменитая его работа, принесшая ему мировую славу, – «Похвала глупости» («Похвальное слово глупости», Moriae Encomium sive Stultitiae Laus, 1509), небольшая по объёму книга, где Эразм в ироническом ключе исследовал пороки современного общества. Повествование ведётся от имени Мории (греч. – глупость), дочери Плутоса, бога богатства.
Книга представляет собой пародию на так называемое «похвальное слово» (средневековая схоластическая форма). Современное автору феодально-церковное общество представлено как царство торжествующей глупости. Сатира затрагивает все сословия и профессии, перебирает все человеческие пороки, с особой силой автор обличает ростовщиков и других стяжателей, бесчестных и безжалостных скупцов. Досталось и самым высокопоставленным членам общества – Папе Римскому, королю и его придворным.
Эразм много путешествовал по Европе. Известно, что он ездил в Англию, в том числе чтобы встретиться с Томасом Мором, видным государственным деятелем и философом. «Похвала глупости» посвящена Т. Мору.
С Мартином Лютером, главой Реформации, Эразм состоял в переписке. Критикуя церковь, Эразм не поддерживал и идей Реформации, хотя сам развивал идею создания нового богословия. Напомним, что Реформация – крупное богословское движение в Западном христианстве в Северо-западной Европе XVI века, которое пыталось ослабить авторитет Католической церкви и её главы – Папы Римского.
Э. Роттердамский оставался католиком до конца жизни, занимался изучением и переводом оригинальных текстов Священного Писания, исследуя труды авторитетных ученых-богословов. Исправление греческого текста Священного писания Эразм считал главным делом своей жизни.
Эразм Роттердамский – автор трудов на богословские, философские, педагогические темы, переводил античных писателей.
Писал на латинском языке.
Ещё одна его известная работа – сборник «Разговоры запросто» (Colloquia, 1519–1535) состоит из нескольких десятков сатирических диалогов – философских споров – на разные темы. Среди них – «Аббат и образованная дама», «Хулительница брака», «Раскаяние» и др.
Автор вновь обличает невежество и ханжество, распущенность, высокомерие и многое другое. Вкладывает свои идеи в уста героев, добавляя притчи, забавные истории и сценки, пишет доступным языком, близким к народному.
Интересно, что некоторые диалоги Эразма Роттердамского были впервые переведены на русский язык при Петре I, по его приказу. В числе других переводчиков был М.В. Ломоносов. Первый полный русский перевод диалогов «Разговоры запросто», «своеобразной энциклопедии духовной жизни и быта европейского общества эпохи Возрождения», был сделан в 1964 году.
Э. Роттердамский выступал консультантом европейских правителей, что предполагало щедрое вознаграждение и позволяло учёному безбедно жить и заниматься своими исследованиями.
Также проявил себя как талантливый педагог. Был профессором богословия, почётным доктором Туринского университета, преподавал в Кембридже.
Педагогические взгляды учёного представляют огромный интерес. Он одним из первых всерьёз задумывался о том, что необходимо для становления всесторонне развитой и счастливой личности. Категорически возражал против наказаний – в любой форме. Телесные и тем более словесные наказания и унижения в его времена считались нормой.
Выступал против принуждения, предпочитая игру, а также ориентируясь на характер конкретного ребёнка. Начинать обучение советовал с трёх лет, с изучения иностранных языков, а также как можно раньше заниматься тренировкой памяти.
Один из самых важных моментов в обучении – между учителем и учеником должны сложиться особые отношения доверия. Также для развития личности важен физический труд. Сочинения Эразма по педагогике также были переведены в России по велению Петра I.
Эразм Роттердамский умер в 1536 году в Базеле, Швейцария.
Оказал большое влияние на развитие идей немецкого и европейского гуманизма. Одним из первых заговорил о человеке как о высшей ценности, формулируя главный постулат гуманизма. Как философ предвосхитил просветительскую мысль XVIII века. Был твердо убеждён в силе человеческого разума и большом творческом потенциале личности, а также в том, что возможно построить справедливое общество. Заявлял о необходимости светского гуманистического образования, одним из первых утверждал необходимость толерантного отношения и недопустимость любого насилия и осуждения других.
Эразм Роттердамский – фигура всеевропейского масштаба. После него столь же влиятельным и знаменитым в истории европейской мысли был только Вольтер.
Эразм Роттердамский, «Похвала глупости», фрагмент, начало
Перевод с лат. П. Губера
***
своему милому Томасу Мору – привет
В недавние дни, возвращаясь из Италии в Англию и не желая, чтобы время, проводимое на лошади, расточалось в пустых разговорах, чуждых музам и литературе, я либо размышлял о совместных ученых занятиях, либо наслаждался мысленно, вспоминая о покинутых друзьях, столь же ученых, сколь любезных моему сердцу. Между ними и ты, милый Мор, являлся мне в числе первых: вдали от тебя я не менее наслаждался воспоминаниями, нежели, бывало, вблизи – общением с тобою, которое, клянусь, слаще всего, что мне случалось отведать в жизни. И вот я решил заняться каким-нибудь делом, а поскольку обстоятельства не благоприятствовали предметам важным, то и задумал я сложить похвальное слово Глупости. «Что за Паллада внушила тебе эту мысль?» – спросишь ты. Прежде всего, навело меня на эту мысль родовое имя Мора, столь же близкое к слову «мория», сколь сам ты далек от ее существа, ибо, по общему приговору, ты от нее всех дальше. Затем мне казалось, что эта игра ума моего тебе особенно должна прийтись по вкусу, потому что ты всегда любил шутки такого рода, иначе говоря – ученые и не лишенные соли (ежели только не заблуждаюсь я в оценке собственного моего творения), и вообще не прочь был поглядеть на человеческую жизнь глазами Демокрита. Хотя по исключительной прозорливости ума ты чрезвычайно далек от вкусов и воззрений грубой толпы, зато благодаря необыкновенной легкости и кротости нрава можешь и любишь, снисходя до общего уровня, играть роль самого обыкновенного человека. А значит, ты не только благосклонно примешь эту мою ораторскую безделку, эту памятку о твоем товарище, но и возьмешь ее под свою защиту; отныне, тебе посвященная, она уже не моя, а твоя.
Найдутся, быть может, хулители, которые станут распространять клевету, будто легкие эти шутки не к лицу теологу и слишком язвительны для христианского смирения; быть может, даже обвинят меня в том, что я воскрешаю древнюю комедию или, по примеру Лукиана, подвергаю осмеянию всех и каждого. Но пусть те, кого возмущают легкость предмета и шутливость изложения, вспомнят, что я лишь последовал примеру многих великих писателей. Сколько веков тому назад Гомер воспел Батрахомиомахию, Марон – комара и чесночную закуску, Овидий – орех! Поликрат написал похвальное слово Бусириду, которое затем исправил Исократ, Главк восхвалял неправосудие, Фаворин – Терсита и перемежающуюся лихорадку, Синесий – лысину, Лукиан – муху и блоху, Сенека сочинил шуточный апофеоз Клавдия, Плутарх – разговор Грилла с Улиссом, Лукиан и Апулей – похождения осла и уже не помню кто – завещание поросенка по имени Грунний Корокотта, о чем упоминает св. Иероним.
Если же всего этого мало, то пусть вообразят строгие мои судьи, что мне пришла охота поиграть в бирюльки или поездить верхом на длинной хворостине. В самом деле, разрешая игры людям всякого звания, справедливо ли отказывать в них ученому, тем более если он так трактует забавные предметы, что читатель, не вовсе бестолковый, извлечет отсюда более пользы, чем из иного педантского и напыщенного рассуждения? Вот один в терпеливо составленной из разных кусков речи прославляет риторику и философию, вот другой слагает хвалы какому-нибудь государю, вот третий призывает к войне с турками. Иной предсказывает будущее, иной поднимает новые вопросы – один другого пустячнее и ничтожнее. Но ежели ничего нет нелепее, чем трактовать важные предметы на вздорный лад, то ничего нет забавнее, чем трактовать чушь таким манером, чтобы она отнюдь не казалась чушью. Конечно, пусть судят меня другие: однако коль скоро не вконец обольстила меня Филавтия, то сдается мне, что я восхвалил Глупость не совсем глупо. Что же касается пустого упрека в излишней резкости, то отвечу, что всегда дозволено было безнаказанно насмехаться над повседневной человеческой жизнью, лишь бы эта вольность не переходила в неистовство. Весьма дивлюсь я нежности современных ушей, которые, кажется, ничего не выносят, кроме торжественных титулов. Немало также увидишь в наш век таких богомолов, которые скорее стерпят тягчайшую хулу на Христа, нежели самую безобидную шутку насчет папы или государя, в особенности когда дело затрагивает интересы кармана. Но если кто судит жизнь человеческую, не называя имен, то почему, спрошу я, видеть здесь непременно язвительное издевательство, а не наставление, не увещание? А в противном случае сколь часто пришлось бы мне обращаться с укорами и порицаниями к самому себе! И наконец, кто не щадит ни одного звания в роде людском, тот ясно показывает, что не против отдельных лиц, а только против пороков он ополчился. Итак, если кто теперь станет кричать, жалуясь на личную обиду, то лишь выдаст тем свой страх и нечистую совесть. Куда вольней и язвительней писал св. Иероним, не щадивший и имен порою! Я же не только избегал повсеместно имен собственных, но сверх того старался умерить всячески слог, дабы разумному читателю сразу же было понятно, что я стремлюсь скорее к смеху, нежели к злому глумлению. Я не хотел по примеру Ювенала ворошить сточную яму тайных пороков и охотнее выставлял напоказ смешное, нежели гнусное.
Того, кто не удовлетворится всем сказанным, прошу вспомнить для утешения, что весьма почтенно служить жертвою нападок Глупости, от лица которой я взял слово. Впрочем, стоит ли говорить все это такому искусному адвокату, как ты; и без того ты сумеешь отстоять наилучшим образом даже и не столь правое дело. Прощай же, мой красноречивейший Мор, и Морию твою защищай всеусердно.
Писано в деревне, 10 июня 1508 г.
Глава I
Глупость говорит:
Пусть грубые смертные толкуют обо мне, как им угодно, – мне ведомо, на каком худом счету Глупость даже у глупейших, – все же я дерзаю утверждать, что мое божественное присутствие, и только оно одно, веселит богов и людей. Наилучшее тому доказательство – перед вами: едва взошла я на кафедру в этом многолюдном собрании, как все лица просияли небывалым, необычайным весельем, все подались вперед и повсеместно раздался радостный, ликующий смех. При взгляде на вас кажется мне, будто я вижу богов Гомеровых, охмелевших от нектара, настоянного на непенте, а ведь только что вы сидели печальные и озабоченные, словно воротились недавно из Трофониевой пещеры. Подобно тому как утреннее солнце, показывающее земле свой прекрасный золотой лик, или как ранняя весна, веющая приятными зефирами после суровой зимы, всему сообщают новый цвет и вид и новую юность, так и у вас при взгляде на меня совсем иными сделались лица. В то время как даже великие риторы лишь при помощи длинной, старательно обдуманной речи понуждают вас стряхнуть с души тяжелые заботы, я достигла этого сразу, единым моим появлением.
Глава II
Глупость говорит:
Чего ради выступаю я сегодня в несвойственном мне обличии, об этом вы узнаете, ежели будете слушать внимательно, – не так, как слушают церковных проповедников, но как внимают рыночным скоморохам, шутам и фиглярам, или так, как наш друг Мидас слушал некогда Пана. Ибо захотелось мне появиться перед вами в роли софиста, но только – не одного из тех, которые ныне вколачивают в головы мальчишкам вредную чушь и научают их препираться с упорством, более чем бабьим. Нет, я хочу подражать тем древним грекам, которые, избегая позорной клички мудрецов, предпочли назваться софистами. Их тщанием слагались хвалы богам и великим людям. И вы тоже услышите сегодня похвальное слово, но не Гераклу и не Солону, а мне самой, иначе говоря – Глупости.
Глава III
Глупость говорит:
Воистину не забочусь я нисколько о тех любомудрах, которые провозглашают дерзновеннейшим глупцом всякого, кто произносит хвалы самому себе. Ладно, пусть это будет глупо, если уж им так хочется, – лишь бы зазорно не было. Кому, однако, как не Глупости, больше подобает явиться трубачом собственной славы и самой себе подыгрывать на флейте? Кто может лучше изобразить меня, нежели я сама? Разве что тот, кому я известна ближе, нежели себе самой! Сверх того, действуя таким образом, я почитаю себя скромнее большинства великих и мудрых мира сего. Удерживаемые ложным стыдом, они не решаются выступить сами, но вместо того нанимают какого-нибудь продажного ритора или поэта-пустозвона, из чьих уст выслушивают похвалу, иначе говоря – ложь несусветную. Наш смиренник распускает хвост, словно павлин, задирает хохол, а тем временем бесстыжий льстец приравнивает этого ничтожного человека к богам, выставляет его образцом всех доблестей, до которых тому, как до звезды небесной, далеко, наряжает ворону в павлиньи перья, старается выбелить эфиопа и из мухи делает слона. Наконец, я применяю на деле народную пословицу, гласящую:
«Сам выхваляйся, коли люди не хвалят».
Не знаю, чему дивиться – лености или неблагодарности смертных: хотя все они меня усердно чтут и охотно пользуются моими благодеяниями, никто, однако, в продолжение стольких веков не удосужился воздать в благодарственной речи похвалу Глупости, тогда как не было недостатка в охотниках сочинять, не жалея лампового масла и жертвуя сном, напыщенные славословия Бусиридам, Фаларидам, перемежающимся лихорадкам, мухам, лысинам и тому подобным напастям. От меня же вы услышите речь, не подготовленную заранее и не обработанную, но зато тем более правдивую.
* В оформлении обложки использован портрет Эразма Роттердамского кисти Ганса Гольбейна младшего, 1523.
Автор статьи: Великанова Юлия.
