Михаил Зощенко: «Вообще от хорошей жизни писателем не становятся. Надо что-то претерпеть…» 130 лет со дня рождения писателя-сатирика и драматурга

Михаил Михайлович Зощенко родился 10 августа (29 июля) 1894 года в Санкт-Петербурге, в дворянской семье. Отец – художник-иллюстратор и оформитель-мозаичист. Мать в юности была актрисой, после замужества писала рассказы, публиковалась в прессе.

У Михаила было семь братьев и сестёр. В 1908 году отец, у которого было больное сердце, скончался, после чего воспитанием детей мать занималась одна.

В гимназии особенные трудности у Михаила были с русским языком. При этом с восьми лет он писал стихи и небольшие рассказы и уже тогда решил, что обязательно станет писателем. Провалил выпускной экзамен – получил «кол» за сочинение с комментарием комиссии «чушь».

В 1913 году Михаил Зощенко поступил на юридический факультет Петербургского университета, однако из-за неуплаты был отчислен с первого курса.

После начала Первой мировой войны М. Зощенко – курсант Павловского военного училища. Он ускоренно кончил курс и добровольцем ушёл на фронт, с марта 1915 года он – офицер императорской армии.

«В девятнадцать лет я был уже поручиком. В двадцать лет – имел пять орденов и был представлен в капитаны. Но это не означало, что я был герой. Это означало, что два года подряд я был на позициях», – писал он позднее.

Был неоднократно ранен, летом 1916 года во время газовой атаки немцев поздно надел противогаз и получил отравление. В госпитале выяснилось, что у Зощенко больное сердце. После лечения был направлен в запасной полк, однако вновь отправился на передовую. Вскоре сердечный приступ заставил его демобилизоваться.

На фронте продолжал писать рассказы, вел полевой дневник, а также сочинял эпиграммы на офицеров.

После февральской революции 1917 года Зощенко работал комендантом почтовой и телеграфной службы Петрограда.

В 1919 он добровольно отправился на войну и присоединился к Красной армии. Проблемы с сердцем вынудили вновь оставить службу.

В Петрограде Зощенко «был милиционером, счетоводом, сапожником, инструктором по птицеводству, телефонистом пограничной охраны, агентом уголовного розыска, секретарём суда, делопроизводителем. Это было не твёрдое шествие по жизни, это было – замешательство».

Начал посещать литературную студию, которой руководил К.И. Чуковский. Долго не показывал никому своих произведений, присутствовал на встречах молча. Когда же Зощенко прочёл свой первый рассказ, то вызвал взрыв хохота и бурную похвалу.

Чуковский почитал другие его рассказы и понял, что перед ним талантливый литератор. В 1921 году Зощенко вступил в только что образованное литературное объединение «Серапионовы братья», куда также входили Лев Лунц, В. Шкловский, В. Каверин, К. Федин, Вс. Иванов, М. Слонимский, Н. Тихонов и другие писатели. Через год вышел дебютный альманах объединения, в нём был и рассказ Зощенко, который обратил на себя внимание читателей, в том числе М. Горького.

В 1920-е годы Михаил Зощенко писал короткие юмористические, сатирические рассказы и фельетоны. Свои фельетоны М. Зощенко подписывал разными псевдонимами.

Постепенно Зощенко обрел огромную популярность, ездил с выступлениями по стране, цитаты из его рассказов стали крылатыми выражениями.

Подсчитано, что с 1922 по 1946 год книги Зощенко переиздавались порядка 100 раз огромными тиражами, в том числе неоднократно выходило собрание сочинений в шести томах.

Герои рассказов и описываемые ситуации были узнаваемы, он высвечивал и обличал слабости и пороки персонажей-обывателей и современного общества – невежественность, глупость, жестокость; иронизировал, но, как правило, не зло и с некоторой грустью.

Литературные критики пришли к выводу, что писатель предложил нового героя-рассказчика, характерный образ малообразованного советского человека, который мечтает дотянуться до «остального человечества» и стремится к этому. Ситуации нелепы и смешны. Манеру Зощенко окрестили сказовой, в его текстах много работы с языком – по сути это симбиоз советских слоганов и агиток с простонародными («дворницкими») выражениями дореволюционного образца.

В начале 1930 года Зощенко завершил свою первую комедийную пьесу «Уважаемый товарищ» – о недобросовестном чиновнике Барбарисове. Вс. Мейерхольд хотел её поставить в своем театре. Репетиции начались, но вскоре пьесу запретили. Интересно, как Мейерхольд относился к этому материалу: «Нельзя рассматривать пьесу Зощенко как анекдот. Ее необходимо трактовать с той же серьезностью, с какой театр подал «Мандат» и «Ревизора».

В 1930-е годы Зощенко написал научно-художественную повесть «Возвращённая молодость», выпустил сборник новелл и анекдотов «Голубая книга». Повесть «История одной перековки» вышла в сборнике 1934 года «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина».

Во второй половине 1930-х годов по совету С.Я. Маршака Зощенко начал писать для детей. Рассказы для журналов «Чиж» и «Ёж» постепенно сложились в самый популярный сборник писателя – «Лёля и Минька».

В конце 1930-х годов Зощенко поручили написать цикл рассказов о Ленине для детей. Это означало особое доверие. Вождь у Зощенко получился живым, интересным, талантливым человеком.

Награждён орденом Трудового Красного Знамени в 1939 году.

В начале Великой Отечественной войны Зощенко просил направить его в действующую армию, но не был допущен по состоянию здоровья.

В 1942 году его принудительно эвакуировали в Алма-Ату, багаж имел ограничения по весу. Основным грузом писателя стали черновики будущей повести, которую он задумал как свою «главную книгу», с рабочим названием «Ключи счастья» (основное название – «Перед восходом солнца»).

Материалы для книги писатель собирал с середины 1930-х годов. Это автобиографическая повесть на научном материале, исповедь автора – о том, как он боролся с «меланхолией и страхом перед жизнью», к которым он относился как к душевной болезни.

Опираясь на труды З. Фрейда и И.П. Павлова, Зощенко делал вывод, что ему необходимо справиться с детскими страхами и тяжёлыми воспоминаниями молодости. Да и вся его жизнь в целом, по его собственному заключению, «состояла из впечатлений мрачных и тяжёлых, трагических и уязвляющих».

Проводил большую работу с памятью, выискивал в воспоминаниях острые драматические моменты, – ему необходимо было раскрыть секрет своего недуга и тем самым победить болезнь.

Высший уровень психики человека должен контролировать низший, так считал писатель. Основная мысль произведения может быть сформулирована так: «Сила разума способна победить страх, отчаяние и уныние».

Книга написана в форме художественных новелл на автобиографическом материале, а также текстов научного, исследовательского, аналитического характера. В целом К. Чуковский оценивал эту книгу как спорную, при этом очевидно выделяя её художественную часть, в особенности новеллы «Двадцатое июля», «В подвале», «Умирает старик», «Нервы», «В саду», «Вор», «Предложение», «Финал», «Я люблю», «Двенадцать дней», «Эльвира».

Во второй половине 1943 года журнал «Октябрь» начал публиковать первые главы повести «Перед восходом солнца», дальнейшую публикацию строго запретили.

Повесть «Перед восходом солнца» впервые полностью опубликована в 1973 году в США, в СССР – в 1987 году.

А к 1943 году к творчеству М. Зощенко постепенно сформировалось особое отношение. Началось всё с того, что в 1941 году на специальном совещании ЦК ВЛКСМ было высказано следующее: «Утверждают, что Зощенко сделал какое-то открытие, сказал новое слово в детской литературе, что нужно идти за ним, это маяк, на который следует ориентироваться. Сейчас нужен человек, который выступил бы и публично заявил, что это направление неправильно».

Рассказы резко критиковались за их непедагогичность, за недостаточно оптимистичные картины и за нежелательные выводы, которые ребёнок может сделать по прочтении его историй.

В 1944–1946 годы Зощенко написал две комедии для Ленинградского драматического театра, обе прошли довольно успешно.

В апреле 1946 года Зощенко наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». В августе того же года секретарь ЦК ВКП (б) Андрей Жданов выступил с критикой в адрес журналов «Звезда» и «Ленинград», и конкретно опубликованных в них А.А. Ахматовой и М.М. Зощенко.

В своём заявлении Жданов назвал Зощенко пустым безыдейным писателем, который оскорбляет советских людей, а его работы не несут свет в массы. Повесть «Перед восходом солнца» признали вредной и запретили печатать. Жданов обозвал писателя «подлецом и подонком».

С обвинениями в свой адрес Зощенко не согласился. Последовало его исключение из Союза писателей, запрет на публикации и даже на упоминание имени.

В сложившейся ситуации Михаил Зощенко зарабатывал на жизнь переводами (публиковавшимися без подписи автора), а также сапожным делом и штопкой одежды.

А ещё ему помогал Аркадий Райкин – приобретал у него миниатюры для своего театра, чтобы использовать их, не безымянно, а с указанием автора.

После смерти Сталина, в 1953 году, Зощенко вернули членство в Союзе писателей, но лишь как переводчику, при этом признав все его творческое наследие ошибкой.

В 1955 году Зощенко подал заявление о предоставлении пенсии. Извещение о назначении персональной пенсии республиканского значения в размере 1200 рублей он получил лишь летом 1958 года, за несколько дней до смерти.

Власти запретили похороны Михаила Зощенко на «Литературных мостках» в Петербурге. Он похоронен на городском кладбище в Сестрорецке.

Приведём небольшое воспоминание о Зощенко М. Слонимского, коллеги по «Серапионовым братьям»:

«Писал Зощенко в те годы много, рассказ следовал за рассказом. Вспоминаю, как он, посидев у меня, пошел по делам в своей кепочке (он так до конца дней и не сменил кепку на мягкую шляпу). И вдруг через какой-нибудь час, может быть даже меньше, стук в дверь, и он появился снова у меня в комнате. Он был несколько возбужден, улыбался, в глазах как бы застыл смех.

– Понимаешь, – сказал он с некоторым недоумением, – написал сейчас рассказ.

– Как так? Ведь ты же уходил...

– Да нет. На лестнице схватило, и пришлось вернуться. Все-таки, знаешь, – прибавил он вдруг, – это вроде болезни. Вообще от хорошей жизни писателем не становятся. Надо что-то претерпеть или вообще стать больным.

Смех в его глазах растаял.

Рассказ, который он написал тогда, был «Аристократка», одна из знаменитых его вещей».

Михаил Зощенко, «Аристократка», рассказ

Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.

А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней, и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.

А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.

– Откуда, – говорю, – ты, гражданка? Из какого номера?

– Я, – говорит, – из седьмого.

– Пожалуйста, – говорю, – живите.

И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?

– Да, – отвечает, – действует.

И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц – привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.

Дальше – больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать – не знаю, и перед народом совестно.

Ну а раз она мне и говорит:

– Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.

– Можно, – говорю.

И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.

На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой – внизу сидеть, а который Васькин – аж на самой галерейке.

Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я на Васькин. Сижу на верхотурьи и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо.

Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу – антракт. А она в антракте ходит.

– Здравствуйте, – говорю.

– Здравствуйте.

– Интересно, – говорю, – действует ли тут водопровод?

– Не знаю, – говорит.

И сама в буфет прет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.

А я этаким гусем, этаким буржуем нерезанным вьюсь вокруг нее и предлагаю:

– Ежели, – говорю, – вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.

– Мерси, – говорит.

И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.

А денег у меня – кот наплакал. Самое большое что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег – с гулькин нос.

Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.

Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.

Я говорю:

– Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.

А она говорит:

– Нет.

И берет третье. Я говорю:

– Натощак – не много ли? Может вытошнить.

А она:

– Нет, – говорит, – мы привыкшие.

И берет четвертое. Тут ударила мне кровь в голову.

– Ложи, – говорю, – взад!

А она испужалась. Открыла рот. А во рте зуб блестит. А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с ней не гулять.

– Ложи, – говорю, – к чертовой матери!

Положила она назад. А я говорю хозяину:

– Сколько с нас за скушанные три пирожные?

А хозяин держится индифферентно – ваньку валяет.

– С вас, – говорит, – за скушанные четыре штуки столько-то.

– Как, – говорю, – за четыре? Когда четвертое в блюде находится.

– Нету, – отвечает, – хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.

– Как, – говорю, – надкус, помилуйте. Это ваши смешные фантазии.

А хозяин держится индифферентно – перед рожей руками крутит.

Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. Одни говорят – надкус сделан, другие – нету.

А я вывернул карманы – всякое, конечно, барахло на пол вывалилось – народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.

Сосчитал деньги – в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.

Заплатил. Обращаюсь к даме:

– Докушивайте, – говорю, – гражданка. Заплачено.

А дама не двигается. И конфузится докушивать.

А тут какой-то дядя ввязался.

– Давай, – говорит, – я докушаю.

И докушал, сволочь. За мои деньги.

Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой. А у дома она мне и говорит:

– Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег – не ездют с дамами.

А я говорю:

– Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.

Так мы с ней и разошлись. Не нравятся мне аристократки.

28. Я люблю (из повести «Перед восходом солнца»)

Я звоню. Дверь открывает Надя В. Она вскрикивает от удивления. И бросается мне на шею.

На пороге ее сестры и мама.

Мы идем на улицу, чтоб спокойно поговорить. Мы садимся на скамье у памятника «Стерегущему».

Сжимая мои руки, Надя плачет. Сквозь слезы она говорит:

– Как глупо. Зачем вы мне ничего не писали. Зачем уехали так неожиданно. Ведь прошел год. Я выхожу замуж.

– Вы любите его? – спрашиваю я, еще не зная, о ком идет речь.

– Нет, я его не люблю. Я люблю вас. И больше никого не полюблю. Я откажу ему.

Она снова плачет. И я целую ее лицо, мокрое от слез.

– Но как я могу ему отказать, – говорит Надя, мысленно перебивая себя. – Ведь мы обменялись кольцами. И была помолвка. В этот день он подарил мне именье в Смоленской губернии.

– Тогда не надо, – говорю я. – Ведь я же снова еду на фронт. И что вам меня ждать? Может, я буду убит или ранен.

Надя говорит:

– Я все обдумаю. Я все решу сама. Не надо мне ничего говорить… Я вам отвечу послезавтра.

На другой день я встречаю Надю на улице. Она идет под руку со своим женихом. В этом нет ничего особенного. Это естественно. Но я взбешен.

Вечером я посылаю Наде записку о том, что, меня срочно вызывают на фронт. И через день я уезжаю.

Это был самый глупый и бестолковый поступок в моей жизни.

Я ее очень любил. И эта любовь не прошла до сих пор.