Иммануил Кант: «Имей мужество пользоваться собственным умом». 300 лет со дня рождения родоначальника немецкой классической философии

«Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Так звучит категорический императив Иммануила Канта. Философская система Нового времени, выработанная Кантом и уместившаяся в эту короткую фразу, изменила мышление всего человечества. «Поступай так, как хочешь, чтобы поступали все».

Иммануил Кант родился 22 апреля 1724 года в Кенигсберге (ныне Калининград), в небогатой христианской семье, отец был ремесленником-седельщиком. В семье родилось 11 детей, Иммануил был четвёртым. Шестеро умерли в детском возрасте.

Родители, глубоко религиозные люди, исповедовали пиетизм, в котором важнее всего строгое соблюдение правил морали и нравственности.

С юных лет Иммануил проявлял большие способности и склонность к образованию. Учился в гимназии «Фридрихс-Коллегиум». Затем поступил на теологический факультет Кенигсбергского университета. Родители мечтали о том, что он станет священником. Иммануил с интересом изучал латынь и хотел стать преподавателем.

Когда Иммануилу было 13 лет, после тяжёлой болезни умерла мать. Он оказался в крайне тяжёлых материальных условиях, голодал и нередко нуждался в самом необходимом. Ему помогали однокурсники.

Философия стала его спасением. Именно тогда Кант пришёл к выводу, что вещи должны подчиняться человеку, а не наоборот.

Когда же скончался и отец, Иммануилу пришлось оставить учёбу, диплом он не получил. Устроился на работу домашним учителем – нужно было растить младших брата и сестёр.

В период с 1747 по 1755 годы Кант обосновал и опубликовал космогоническую гипотезу происхождения Солнечной системы – работу «Всеобщая естественная история и теория неба». Ещё один труд раннего периода, связанный с первым, – «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога». Кант писал о происхождении вселенной с точки зрения физики, не богословия. Тем не менее, он утверждал, что существует Бог как Высший разум и именно он зародил жизнь на Земле. За всеми материальными вещами стоит Создатель. Существование материи и доказывает существование Бога.

В 1755 году Кант защитил диссертацию, как доктор наук, теперь он мог преподавать в университете, он читал лекции на протяжении 40 лет.

Во время Семилетней войны, начиная с 1758 года, Кенигсберг оказался под юрисдикцией правительства России. В то же году Кант направил прошение о поступлении на должность ординарного профессора кафедры университета императрице Елизавете, письмо не дошло до адресата. Место получил другой претендент, более опытный преподаватель и старший по возрасту. Чтобы поддерживать материальное положение семьи, Кант давал много частных уроков, преподавал множество различных дисциплин, подрабатывал в библиотеке.

В годы российского присутствия Кант писал немного. В частности это был труд по вопросам политологии «К вечному миру».

В 1770 году 46-летний Иммануил Кант стал профессором логики и метафизики Кенигсбергского университета, где он к тому времени преподавал философию, математику и физику. Он мог и раньше получить место профессора в университетах других европейских городов, но категорически отказывался уезжать из Кенигсберга. Он провёл в родном городе всю жизнь, ни разу никуда не выезжая.

В 1781 году вышла первая «критическая» работа И. Канта, труд по гносеологии (эпистемологии), – «Критика чистого разума». Кант предложил в качестве нового метода познания критическое философствование. Суть его в исследовании границ человеческого разума, в глубоком изучении способов человеческого познания. При этом важно, что знание о мире – не просто пассивное отображение реальности, но активное действие – творческая деятельность воображения (при определённых условиях).

«Критика практического разума» (1788) – труд Канта по этике. Развитие идей работы о чистом разуме. Здесь философ подробно исследовал понятие категорического императива – высшего принципа нравственности. Человек может быть по-настоящему счастлив, только если осознает, что достоин счастья. А стать счастливым можно только тогда, когда делаешь что должно и таким образом следуешь нравственному закону.

Эстетический труд «Критика способности суждения» (1790) исследует понятие целесообразности. Собственно способность суждения Кант делит на две части – эстетическую (о красоте и прекрасном) и телеологическую (о цели и целесообразности в природе). Суждение является актом мышления, в котором соединяются восприятие и понимание объекта. Вкус – эстетический опыт. Красоту нельзя оценить объективно, здесь важнее внутренние переживания и вкус каждого человека, – то есть субъективное суждение. Автор разделяет анализ прекрасного и возвышенного, выводит универсальные принципы эстетических суждений человека.

Философская система И. Канта совершила революцию. Он сформулировал теорию познания, соединив представления эмпириков и рационалистов, чувственный опыт и врождённые представления о мире, Кант назвал их априорными. Он разделил мир на ноумены и феномены. Феномен – это ноумен (вещь сама по себе) в восприятии, осмыслении человека.

В вопросах  этики Кант пришёл к выводу, что человеческими действиями управляют страхи, склонности и долг. Из принципов долга и родился категорический императив. Преступления нерациональны (интересы жертвы не интересуют преступника, им движут лишь его собственные потребности), рационально лишь добро.

И. Кант был своеобразным человеком: его распорядок дня был очень чётким. Ежедневные прогулки по городу он совершал в одно и то же время, с точностью до минуты, по постоянному маршруту, горожане сверяли по Канту часы. Жил чрезвычайно скромно, никогда не был женат. Собственный дом смог приобрести лишь в 60 лет. Принимал пищу один раз в день, в обед, обычно в компании знакомых. Рано ложился спать и рано вставал. Был убеждён в том, что здоровый образ жизни помогает ему много и плодотворно трудиться, несмотря на слабое здоровье. Свои многочисленные привычки и жизненные ритуалы Кант называл «максимами».

Ушёл из жизни в 1804 году, ему было 79 лет. Похоронен в профессорском склепе Кафедрального собора Кенигсберга. Его последними словами были: «Es ist gut» – «Это хорошо».

Кант писал: «Имей мужество пользоваться собственным умом – таков девиз Просвещения». И ещё одно важное высказывание великого мудреца о взаимодействии мыслящего человека с другими людьми: «Быть опровергнутым – этого опасаться нечего; опасаться следует другого – быть непонятым».

* Для оформления обложки использован портрет Иммануила Канта кисти Иоганна Готлиба Беккера.

И. Кант, фрагмент из трактата «Критика способности суждения»

О делении прекрасных искусств

Красотой вообще (будь то красота природы или красота искусства) можно назвать выражение эстетических идей, с той только разницей, что в прекрасном искусстве эту идею должно вызывать понятие об объекте, а в прекрасной природе для того, чтобы пробудить и сообщить идею, выражением которой должен служить объект, достаточно рефлексии о данном созерцании без понятия того, чем должен быть объект.

Если, следовательно, мы хотим дать деление прекрасных искусств, то в качестве наиболее удобного принципа для этого нам надлежит, по крайней мере, в виде попытки, избрать аналогию искусства с тем способом выражения, которым люди пользуются в разговоре, чтобы как можно более полно сообщить о себе друг другу, то есть не только свои понятия, но и ощущения. Этот способ выражения состоит в слове, жесте и тоне (артикуляции, жестикуляции и модуляции). Только при соединении этих трех видов можно полностью выразить то, что хочет сообщить говорящий. Ибо таким образом мысль, созерцание и ощущение одновременно и в соединении передаются другому.

Существуют только три вида прекрасных искусств: словесное, изобразительное и искусство игры ощущений (в качестве впечатлений внешних чувств). Это деление можно произвести и дихотомически, – чтобы прекрасные искусства делились на искусство выражения мыслей или созерцаний, а оно в свою очередь делилось бы по форме или материи (по ощущению). Однако такое деление выглядело бы слишком абстрактным и не столь соответствующим обычным понятиям.

1. К словесным искусствам относятся красноречие и поэзия. Красноречие – это искусство заниматься делом рассудка как свободной игрой воображения; поэзия – заниматься свободной игрой воображения как делом рассудка.

Следовательно, оратор возвещает о деле и осуществляет его так, будто оно просто игра идеями, чтобы занять слушателей. Поэт возвещает только о занимательной игре идеями, и тем не менее рассудку представляется, будто поэт намеревался заниматься только его делом. Соединение и гармония обеих познавательных способностей, чувственности и рассудка, которые не могут обойтись друг без друга и вместе с тем не могут быть соединены без принуждения и взаимного ущерба, должно казаться непреднамеренным и происходящим как бы само собой; в противном случае это не прекрасное искусство. Поэтому в нем следует избегать всего нарочитого и педантичного. Прекрасное искусство должно быть свободным в двойном значении этого слова: как потому, что, в отличие от занятия для заработка, оно не есть труд, количество которого можно установить, востребовать и оплатить по определенному мерилу, так и потому, что душа чувствует себя, правда, занятой, но, не стремясь при этом к другой цели (независимо от вознаграждения), умиротворенной и пробужденной.

Таким образом, хотя оратор и дает нечто сверх обещанного, а именно занимательную игру воображения, он не полностью выполняет свое обещание, то есть то, что по существу и есть возвещенное им дело, а именно целесообразно занять рассудок. Напротив, поэт обещает мало, возвещает лишь игру идеями, но совершает нечто достойное того, чтобы им занимались, а именно, играя, дает рассудку пищу и посредством воображения – жизнь его понятиям; тем самым оратор дает, в сущности, меньше, поэт – больше, чем обещает.

2. Изобразительные искусства или искусства выражения идей в чувственном созерцании (не посредством представлений воображения, которые возбуждаются словами) – это либо искусство чувственной истины, либо искусство чувственной иллюзии. Первое называется пластикой, второе живописью. Оба они создают в пространстве образы для выражения идей. Одно создает образы, воспринимаемые двумя чувствами, зрением и осязанием (хотя осязание предназначено не для ощущения красоты), другое – образы, воспринимаемые только зрением. В основе того и другого в воображении лежит эстетическая идея (archetypon, прообраз); образ же, который составляет выражение этой идеи (ektypon, воспроизведение), дается либо в его телесной протяженности (так же как существует сам предмет), либо так, как он рисуется глазу (по его видимости на плоскости);

Или, при воспроизведении, условием рефлексии делают либо отношение к действительной цели, либо лишь видимость этой цели.

К пластике как первому виду прекрасного изобразительного искусства относятся ваяние и зодчество. Первое – это искусство, телесно изображающее понятия вещей так, как они могли бы существовать в природе (но, как прекрасное искусство, оно принимает во внимание эстетическую целесообразность); второе – искусство представлять понятия вещей, возможных только в искусстве, форма которых имеет для этого своим определяющим основанием не природу, а произвольную цель, но представлять их при этом эстетически целесообразно. В зодчестве главное – определенное использование предмета, созданного искусством, и это как условие ограничивает эстетические идеи. В ваянии главная цель – выражение эстетических идей. Так, статуи людей, богов, животных и т. п. относятся к ваянию; храмы, пышные здания для публичных собраний, а также жилища, триумфальные арки, колонны, гробницы и т. п., воздвигнутые для увековечения памяти, относятся к зодчеству. Сюда же можно отнести хозяйственную утварь (поделки столяра и другие обиходные вещи такого рода); существенное в произведении зодчества – это соответствие продукта возможности его определенного использования, тогда как произведение скульптуры, которое создано только для созерцания, и должно нравиться само по себе, есть в качестве телесного изображения просто подражание природе, но в соотнесении с эстетическими идеями; однако чувственная истина не должна доходить до того, чтобы произведение переставало быть искусством и продуктом произвола.

Живопись – второй вид изобразительных искусств, художественно изображающий чувственную видимость в ее связи с идеями, я бы разделил на искусство прекрасного изображения природы и искусство прекрасного сочетания ее продуктов. Первое – собственно живопись, второе – декоративное садоводство. Ибо первое дает лишь видимость телесной протяженности, второе дает эту протяженность в ее истине, но при этом лишь видимость ее использования и применения для других целей, а не только для игры воображения при созерцании его форм. Это не что иное, как украшение земли тем же многообразием (травами, кустами, цветами и деревьями, даже водами, холмами и долинами), которое предлагает созерцанию природа, с той только разницей, что здесь это сочетается иначе и в соответствии с определенными идеями. Но прекрасное сочетание телесных вещей так же, как и живопись, дано только для глаза; осязание не может дать наглядного представления о такой форме. К живописи в широком смысле слова я бы отнес также украшение комнат обоями, орнаментом и красивой мебелью, которые служат только для лицезрения, а также искусство одеваться со вкусом (кольца, табакерки и т. д.). Ибо клумбы со всевозможными цветами, комнаты со всевозможными украшениями (в том числе и наряды дам) составляют своего рода картину на пышном празднестве, которая, подобно подлинным картинам (не ставящим своей целью обучать истории или естествознанию), служат только лицезрению, чтобы занять идеями воображение в его свободной игре и занять без определенной цели способность эстетического суждения. Техника создания всех этих украшений может быть по своим механическим приемам самой различной и требовать самых различных художников, но суждение вкуса о том, что в этом искусстве прекрасно, имеет одно назначение: судить только о формах (не принимая во внимание цель данного произведения) так, как они предстают перед нашим взором в отдельности или в своем соединении, по действию, которое они оказывают на воображение. Уподобление изобразительного искусства (по аналогии) мимике, сопровождающей речь, оправдывается стремлением духа художника дать посредством своих образов телесное выражение того, что и как он мыслил, как бы заставить само произведение говорить посредством мимики – обычная игра нашей фантазии, наделяющей безжизненные вещи в соответствии с их формой духом, который говорит из них.

3. Искусство прекрасной игры ощущений (которые возбуждаются извне, но игра которых должна обладать всеобщей сообщаемостью) может касаться лишь соотношения различных степеней настроенности (напряженности) чувства, воспринимающего ощущение, то есть его тона; и в этом широком смысле оно может быть разделено на художественную игру ощущений слуха и зрения, то есть на музыку и искусство колорита. Примечательно, что оба эти чувства обладают помимо восприимчивости к впечатлениям, необходимой, чтобы получать посредством них понятия о внешних предметах, еще особым, связанным с этим ощущением, о котором трудно сказать, лежит ли в его основе чувство или рефлексия; эта восприимчивость может иногда отсутствовать, хотя при этом чувство, поскольку речь идет о познании им объекта, совсем не всегда слабо развито, а иногда даже необычайно тонко. Это означает: нельзя с уверенностью сказать, есть ли краска или тон лишь приятные ощущения или уже сами по себе – прекрасная игра ощущений и в качестве таковой ведут к благорасположению, испытываемому от формы в эстетическом суждении. Если подумать о скорости колебаний света или, во втором случае, о скорости колебаний воздуха, которая, вероятно, во много раз превосходит нашу способность судить непосредственно при восприятии о соотношении производимого ею деления времени, то следовало бы предположить, что ощущается только действие этих колебаний на эластичные части нашего тела, совершаемое же им деление времени не замечается и не привносится в суждение, другими словами, с красками и звуками связывается только приятность, а не красота их композиции. Но если подумать, во-первых, о математической стороне того, что может быть сказано о пропорции этих колебаний в музыке и в ее оценке, и судить, как подобает, о контрастах красок по аналогии с музыкой, если, во-вторых, обратить внимание на то, что в ряде, правда, очень редких случаев люди, обладающие наилучшим зрением, не различают красок, а обладающие тончайшим слухом, не различают звуков, далее, на тех, кто этой способностью обладает и воспринимает изменение качества (не только степени ощущения) при различной напряженности на шкале красок и звуков, а также, что их число предназначено для постижимых различении, – то окажется необходимым рассматривать оба названных ощущения не просто как чувственное впечатление, а как действие суждения о форме в игре многих ощущений. Различие мнений в суждении об основе музыки может изменить дефиницию лишь в том смысле, что музыку сочтут либо, как это сделали мы, прекрасной игрой ощущений (посредством слуха), либо игрой приятных ощущений. Только в первом случае музыка полностью представляется прекрасным искусством, во втором случае –приятным искусством (по крайней мере отчасти).