«Единственное спасение человека он видел в творческой энергии, которая немыслима без непрестанного преодоления действительности – надеждой». День рождения Максима Горького

Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков) родился 28 (16) марта 1868 года в Нижнем Новгороде, отец был столяром-краснодеревщиком. Он скончался, когда Алексею было три года. В десять лет мальчик потерял мать.

Воспитывался в доме деда Василия Васильевича Каширина.

Известно, что мир народной поэзии, фольклора Алексею открыла бабушка Акулина Ивановна. Позже он напишет: «В те годы я был наполнен стихами бабушки, как улей мёдом; кажется, я и думал в формах её стихов».

О трудных детских годах, о буйном нраве деда и доброте бабушки Горький позже напишет в автобиографической повести «Детство».

Отучился в ремесленном училище два года. Затем дед разорился и отправил внука: «Ну, Лексей, ты – не медаль, на шее – не место тебе, а иди-ка ты в люди…».

Для заработка Алексей был и учеником-подмастерьем, и прислугой, занимался торговлей.

Очень много читал – буквально все книги, которые удавалось раздобыть. Бессистемное чтение в большом объёме в сочетании с феноменальной памятью во многом сформировали личность будущего писателя.

В 1884 году Алексей оказался в Казани – хотел поступить в университет (не получилось). Занимался самообразованием, оказался среди участников политических кружков – народнических и марксистских. Позже Горький напишет, что Казань – место его духовного рождения, «любимейший из «университетов».

Больше всего молодого человека занимали идеи коренного переустройства мира, спасения человека. Его собственный жизненный путь, все тяготы и лишения демонстрировали острую необходимость этого. Революционные настроения, царившие в обществе, были как нельзя кстати.

Алексей Пешков отправляется в пешее странствие по России, везде агитирует рабочих, состоит в нелегальных кружках. Полиция вносит его в список неблагонадёжных.

Начинает публиковаться в провинциальных газетах – сначала под именем Иегудиил Хламида.

Рассказ «Макар Чудра» был опубликован в 1892 году в газете «Кавказ» (Тифлис), впервые под псевдонимом Максим Горький. В 1895 году в издании «Самарская газета» вышла сказка «Старуха Изергиль». В том же 1895 году при содействии В. Короленко журнал «Русское богатство» напечатал рассказ «Челкаш».

Большой успех имел сборник Горького «Очерки и рассказы» (в трёх томах, 1898–1899), героями которого стали новые для литературы персонажи – босяки. Они не имеют ни определённого места жительства, ни постоянной работы, ни семьи, ни собственности. Революция – их единственный шанс на перемены к лучшему.

Горький становится сотрудником журнала марксистов «Жизнь». В нём были напечатаны его роман «Фома Гордеев», начало неоконченного романа «Мужик», роман «Трое» и несколько рассказов.

В литературу Горький вошёл как «настоящий человек из народа» (так написал Л.Н. Толстой после их знакомства в 1900 году).

Издательство товарищества «Знание», которое возглавил Горький в 1901 году, выпускало сборники, авторами которых стали Иван Бунин, Леонид Андреев, Александр Куприн, Викентий Вересаев, Александр Серафимович и др.

Активный участник революционного движения, Горький неоднократно был арестован. Показательный факт: в 1902 году Императорская Академия наук избрала Максима Горького почётным академиком по разряду изящной словесности. Правительство потребовало отменить звание – так как Горький находился под надзором полиции.

В раннем творчестве Горького выделяют пьесу «На дне». Обитатели ночлежки, яркие и колоритные персонажи, пытаются разобраться с главными вопросами бытия – свобода и предназначение человека. В 1902 году пьесу «На дне» поставил в МХТ К.С. Станиславский. В 1903 году пьесу инсценировали в Берлине.

В этот период были также написаны пьесы «Мещане» (1901), «Дачники» (1904), «Дети солнца» и «Варвары» (1905), «Враги» (1906).

В 1905 году Горький вступил в ряды РСДРП (Российская социал-демократическая партия, большевистское крыло), познакомился с В.И. Лениным. Принимал активное участие в революции 1905 года, оказывал финансовую помощь революционным акциям. Его арестовали и заключили в Петропавловскую крепость. Мировая общественность потребовала освобождения известного писателя.

В 1906 году уехал от преследований российского правительства в США. Написал очерки «В Америке». В том же году вернулся в Россию. Создал роман «Мать», в котором показал развитие революционного движения в России. Затем уехал в Италию, на остров Капри, оставался там до 1913 года.

По возвращении в Петербург работал в большевистских газетах «Звезда» и «Правда». Опубликовал автобиографические повести «Детство» (1913–1914) и «В людях» (1916). Был создан цикл рассказов «По Руси» (1912–1917).

После революции 1917 года активно включился в общественную деятельность. Выступил одним из создателей издательства «Всемирная литература».

Однако в книге публицистики «Несвоевременные мысли» (1918) выступил с резкой критикой революционной деятельности В.И. Ленина, доказывал и её преждевременность, и закономерно разрушительные последствия. Эта книга, полная размышлений о революции и культуре, была вновь опубликована лишь в 1991 году.

В 1921 году Горький снова за границей, жил в Финляндии, Германии и Чехии, с 1924 года – в Италии. Выступал с заявлениями против политики советской власти.

Произведения 1920-х годов: цикл рассказов 1922–1924, «Заметки из дневника» (1924). Повесть «Мои университеты» – третья часть автобиографической трилогии вышла в 1923 году. В 1925 году был опубликован роман «Дело Артамоновых».

Поездка Горького по СССР 1928 года была инициирована лично Сталиным. По её впечатлениям был написан цикл очерков «По Советскому Союзу».

В 1931 году вернулся в СССР, это стало заметным культурным и политическим событием: один из самых известных во всем мире русских писателей был принят советской властью.

К 40-летию творческой деятельности именем Горького были названы город Нижний Новгород (назывался Горьким вплоть до 1990), МХТ и Литературный институт в Москве.

С 1934 года Горький руководил созданным им же Союзом советских писателей, выступил создателем и редактором серий книг «Жизнь замечательных людей», «Библиотека поэта», «История фабрик и заводов» и других.

В 1930-е годы были созданы пьесы «Егор Булычов и другие» (1932), «Достигаев и другие» (1933), «Васса Железнова» (1936).

Многие годы работал над романом «Жизнь Клима Самгина» (1927–1936, не окончен), одним из главных своих произведений. Это хроника жизни России перед революцией, с акцентом на обличение действий русской интеллигенции прошлого. Первая часть романа была издана в 1927 году и встретила противоречивые отклики, в основном отрицательные.

В 1936 году Максим Горький скончался.

Максим Горький – основоположник литературы социалистического реализма. При этом художественное творчество Горького имеет значимую философскую составляющую. Автор публицистических и литературоведческих статей, в которых одновременно поднимаются глубокие философские, эстетические, политические и историко-литературные вопросы. На протяжении многих лет статьи и выступления писателя содействовали формированию принципов советской литературы (теории социалистического реализма), а также оказали влияние на развитие марксистско-ленинской эстетики, этики и философии культуры.

Максим Горький номинировался на Нобелевскую премию по литературе пять раз: в 1918, 1923, дважды в 1928 и в 1933 году. По книгам Горького на протяжении долгих лет весь мир судил о жизни в России и СССР.

В книге «Воспоминания о Горьком. У истоков трагедии» Владислав Ходасевич писал: «Вся его жизнь пронизана острой жалостью к человеку, судьба которого казалась ему безвыходной. Единственное спасение человека он видел в творческой энергии, которая немыслима без непрестанного преодоления действительности – надеждой. Способность человека осуществить надежду ценил он не высоко, но самая эта способность к мечте, дар мечты – приводили его в восторг и трепет. Создание какой бы то ни было мечты, способной увлечь человечество, он считал истинным признаком гениальности, а поддержание этой мечты – делом великого человеколюбия».

Более подробно о Горьком можно почитать по ссылке.

Максим Горький, Старуха Изергиль

(начало)

I

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу. Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю. Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их все прекраснее. Кто-то играл на скрипке... девушка пела мягким контральто, слышался смех... Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.

– Не хочу, – ответил я ей.

 – У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны... Боятся тебя наши девушки... А ведь ты молодой и сильный...

Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и ветер распылил их. Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях.

И она рассказала мне эту сказку. «Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтоб укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там. Вот какая щедрая земля в той стране! Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками. Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают обо всем на земле».

Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний. Море тихо вторило началу одной из древних легенд, которые, может быть, создались на его берегах.

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже, когда он стал слабеть, то поднялся в последний раз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них... Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

– Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.

Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его, да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла. Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными, тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и все обильнее лил на степь голубоватую мглу...

«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления... Хотели разорвать его лошадьми – и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много – и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго:

– Спросим его, почему он сделал это?

Спросили его об этом. Он сказал:

– Развяжите меня! Я не буду говорить связанный!

А когда развязали его, он спросил:

– Что вам нужно? – спросил так, точно они были рабы...

– Ты слышал... – сказал мудрец.

– Зачем я буду объяснять вам мои поступки?

 – Чтоб быть понятым нами. Ты, гордый, слушай! Все равно ты умрешь ведь... Дай же нам понять то, что ты сделал. Мы остаемся жить, и нам полезно знать больше, чем мы знаем...

– Хорошо, я скажу, хотя я, может быть, сам неверно понимаю то, что случилось. Я убил ее потому, мне кажется, – что меня оттолкнула она... А мне было нужно ее.

– Но она не твоя! – сказали ему.

– Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый человек имеет только речь, руки и ноги... а владеет он животными, женщинами, землей... и многим еще...

Ему сказали на это, что за все, что человек берет, он платит собой: своим умом и силой, иногда – жизнью. А он отвечал, что он хочет сохранить себя целым. Долго говорили с ним и наконец увидели, что он считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли, на какое одиночество он обрекал себя. У него не было ни племени, ни матери, ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого. Когда люди увидали это, они снова принялись судить о том, как наказать его. Но теперь недолго они говорили, – тот, мудрый, не мешавший им судить, заговорил сам:

– Стойте! Наказание есть. Это страшное наказание; вы не выдумаете такого в тысячу лет! Наказание ему – в нем самом! Пустите его, пусть он будет свободен. Вот его наказание!

И тут произошло великое. Грянул гром с небес, – хотя на них не было туч. Это силы небесные подтверждали речь мудрого. Все поклонились и разошлись. А этот юноша, который теперь получил имя Ларра, что значит: отверженный, выкинутый вон, – юноша громко смеялся вслед людям, которые бросили его, смеялся, оставаясь один, свободный, как отец его. Но отец его – не был человеком... А этот – был человек. И вот он стал жить, вольный, как птица. Он приходил в племя и похищал скот, девушек – все, что хотел. В него стреляли, но стрелы не могли пронзить его тела, закрытого невидимым покровом высшей кары. Он был ловок, хищен, силен, жесток и не встречался с людьми лицом к лицу. Только издали видели его. И долго он, одинокий, так вился около людей, долго – не один десяток годов. Но вот однажды он подошел близко к людям и, когда они бросились на него, не тронулся с места и ничем не показал, что будет защищаться. Тогда один из людей догадался и крикнул громко:

– Не троньте его! Он хочет умереть!

И все остановились, не желая облегчить участь того, кто делал им зло, не желая убивать его. Остановились и смеялись над ним. А он дрожал, слыша этот смех, и все искал чего-то на своей груди, хватаясь за нее руками. И вдруг он бросился на людей, подняв камень. Но они, уклоняясь от его ударов, не нанесли ему ни одного, и когда он, утомленный, с тоскливым криком упал на землю, то отошли в сторону и наблюдали за ним. Вот он встал и, подняв потерянный кем-то в борьбе с ним нож, ударил им себя в грудь. Но сломался нож – точно в камень ударили им. И снова он упал на землю и долго бился головой об нее. Но земля отстранялась от него, углубляясь от ударов его головы.

– Он не может умереть! – с радостью сказали люди.

И ушли, оставив его. Он лежал кверху лицом и видел – высоко в небе черными точками плавали могучие орлы. В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира. Так, с той поры остался он один, свободный, ожидая смерти. И вот он ходит, ходит повсюду... Видишь, он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не понимает ни речи людей, ни их поступков – ничего. И все ищет, ходит, ходит... Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему. И нет ему места среди людей... Вот как был поражен человек за гордость!»

Старуха вздохнула, замолчала, и ее голова, опустившись на грудь, несколько раз странно качнулась. Я посмотрел на нее. Старуху одолевал сон, показалось мне. И стало почему-то страшно жалко ее. Конец рассказа она вела таким возвышенным, угрожающим тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота. На берегу запели, – странно запели. Сначала раздался контральто, – он пропел две-три ноты, и раздался другой голос, начавший песню сначала и первый все лился впереди его... – третий, четвертый, пятый вступили в песню в том же порядке. И вдруг ту же песню, опять-таки сначала, запел хор мужских голосов. Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх. Шума волн не слышно было за голосами...