13 (2) февраля исполняется 240 лет со дня рождения русского поэта и переводчика Николая Ивановича Гнедича (1784–1833).
Родился 13 февраля 1784 года в Полтаве, в семье небогатого дворянина, потомка старинного дворянского рода.
Мать умерла при родах.
Прежде фамилия звучала как Гнеденко, предки были казачьими сотниками, дворянство и фамилию получили во времена Екатерины. Отец Иван Петрович был помещиком, дела шли плохо, в результате дошло до разорения.
В детстве Николай переболел оспой, его лицо было изуродовано, также он ослеп на правый глаз.
В 1793 году его отдали в Полтавскую духовную семинарию, за казённый счёт. Занимался древними языками, полюбил поэзию. Играл в «народном театре». В 1798 году семинарию переводили в новое место, и тогда отец отправил Николая в Харьковский коллегиум, закрытое среднее учебное заведение иезуитов. Программа обучения здесь была похожа на курс университета. В 1800 году Николай окончил учёбу, приехал в Москву.
Поступил на философский факультет Московского университета. Исследовал творчество Шекспира и Шиллера, его любовь к древним языкам не ослабевала.
Перевёл на русский язык драму Шиллера «Заговор Фиеско», её ставили на сцене, перевод пользовался успехом. Переводил Шекспира («Король Лир»). Под влиянием Шиллера написал «вольнодумный» роман «Дон Коррадо де Геррера».
Средств не хватало, и Гнедич не смог окончить курс в университете. Перебрался в Санкт-Петербург, поступил на службу в департамент министерства народного просвещения, в должности писца.
Коллегами Гнедича были переводчик Дмитрий Языков, поэт Николай Радищев (сын А.Н. Радищева), поэт Константин Батюшков, который стал близким другом Гнедича. Здесь жили литературными интересами и вопросами современного театра.
Гнедичу были близки черты романтизма, однако он больше тяготел к классицизму. Как переводчик видел своей главной задачей сближение европейской культуры с традициями русского театра и поэзией. Многие новые принципы перевода Гнедич сформулировал в процессе работы.
Для Гнедича первостепенно, чтобы в произведении говорилось о главном. «Грубо или изящно, простонародно или изысканно – это не так важно. Он говорил: в поэзии есть вечное и оно не требует поэтического изящества» (цитата из статьи о Н. Гнедиче литературоведа И. Лукьяновой).
В 1806–1807 годы Н. Гнедич занялся переводом «Илиады» Гомера. Он обладал необычайным трудолюбием, кропотливостью в работе, – необходимыми качествами для переводчика столь объёмного и непростого произведения.
В 1808 году опубликовал перевод «Илиады» александрийским стихом (продолжив работу, начатую переводчиком Ермилом Костровым), однако позже пришёл к тому, что лучший размер для перевода поэмы – гекзаметр. Новые переводы публиковались в период с 1813 по 1826, полное издание «Илиады» в переводе Н. Гнедича вышло в 1826 году. Творческий подвиг поэта и переводчика был оценен по достоинству уже его современниками.
Гнедич читал свои стихотворения и переводы в салонах (его манера чтения была своеобразной, очень эмоциональной), благодаря чему обрёл покровителей в лице графа А.С. Строганова и Государственного секретаря А.Н. Оленина. В 1811 году Гнедича избрали членом российской Академии. Он получил должность помощника библиотекаря публичной библиотеки.
С 1818 года Гнедич – почётный член Вольного общества любителей российской словесности, в 1821 году избран действительным членом общества, позднее стал вице-президентом.
Член-корреспондент Санкт-Петербургской академии наук (1826).
В 1826 году стал библиотекарем, заведующим отделом греческой литературы. В 1830 году ушёл из библиотеки, занялся литературным творчеством и издательской деятельностью. Сотрудничал с журналами, переводил с французского (Вольтер, Расин), продолжил работу над переводами Шекспира.
Среди собственного творчества Н. Гнедича выделяют идиллию «Рыбаки» (1821), он автор нескольких лирических пьес и прозаических произведений.
С середины 20-х годов его здоровье постепенно слабело. Для поддержания сил нужны были минеральные воды (в Москве были доступны искусственные процедуры). Скончался в Москве от гриппа в феврале 1833 года. Похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.
* В оформлении обложки использован портрет Н. И. Гнедича работы Ореста Кипренского.
Н.И. Гнедич, Рыбаки, идиллия, часть первая
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Таланты от бога, богатство – от рук человека.
На острове Невском, омытом рекою и морем,
Под кущей одною два рыбаря жили пришельцы;
Один престарелый, другой лишь брадой опушался.
Гонимые нуждой из милого края родного,
На промысел вместе пришли земляки на чужбину.
Лишь честную бедность они принесли за спиною,
И вместе товарищи нужду и труд разделяли.
В печальных трудах для убогого песни – услада;
И младший прекрасно играл их на звонкой свирели.
Есть тайные чувствий минуты, когда вдохновенье
Сердца и простые природы сынов посещает:
В час утра златого, как день загорается летний
И всё на земле воскресает для счастия жизни;
Иль в вечер, как солнце в багряные волны тонуло;
Иль в ясные ночи, когда он, смотря, дивовался
На месяц, на звезды, на высь беспредельную неба, –
В такие минуты теснились в грудь юноши чувства,
И он изливал их в простых, безыскусственных звуках,
Но чистых, но свежих, как юные листья на ветвях.
Давно он окрестность пленял вдохновенной свирелью;
Он, звуками сердца по светлой Неве разливаясь,
Не раз у гребцов останавливал шумные весла;
Но, сердцем невинный, чудес, им творимых, не ведал. –
Однажды, уставши от ловли несчастливой, оба
Сидели у кущи, из ветвей древесных сложенной:
Старейший работал из гибкия вербы кошницу;
А младший у брега, главою на руку поникший,
Уныло смотрел на бегущие темные волны.
Шумели, бежали в пучину незримую волны:
Так юноши думы в синевшуюсь даль уносились!
По долгом молчаньи к устам поднес он цевницу
И в песни унылой излил вдохновенное сердце.
Но рыбарь старейший, работая, начал беседу:
Рыбак старший
Любезный товарищ, ведь песнями рыбы не ловят!
Ты сладко играешь, и мне твои песни отрадны;
Но вижу, ты часто работу меняешь на песни;
Поешь ты до птиц, для свирели и сон забываешь.
Охота – другая неволя; но молвлю я слово:
Наш невод изорван и верша твоя не в исправе.
Не песнями ль, милый, ты здесь затеваешь кормиться?
Ты с голоду сгибнешь иль с сумкой воротишься к дому.
Рыбак младший
Не сгибну, товарищ: нас песни до бед не доводят;
Любил их, ты помнишь, и дед мой.
Рыбак старший
Пастух горемычный!
Что детям оставил он?
Рыбак младший
Доброе имя!
Рыбак старший
И бедность.
Отец твой рыбак и детей бы не в скуде оставил,
Когда б не пришли на семью его черные годы.
Пожар за пожаром его разорил до основы.
Рыбак младший
А кто же помог нам? И кто на дорогу снабдил нас,
Отдавши последнее? Дед мой, пастух горемычный.
Он, он подарил мне и эту пастушью цевницу;
Он к песням меня заохотил.
Рыбак старший
Так что же, товарищ!
Ты хочешь отцовский наследственный промысел кинуть?
Но промысел рыбный есть промысел чистый и честный:
Рыбак не губитель, своей он руки не кровавит;
Рыбак не обманщик, товар продает не поддельный;
Сим промыслом честным отцы наши хлеб добывали.
Знать, друг мой любезный, тяжел тебе труд рыболова?
Так лучше б с свирелью остался ты дома, при стаде.
Там ясное небо, там ясные души, и песни
Там милы людям; а здесь, брат, и люди, как небо,
Суровы: здесь хлеба не выпоешь, выплачешь легче.
Опомнись, земляк; что скажет и мать, как услышит?
Рыбак младший
Услышит, любезный, о мне она добрые вести;
А ты понапрасну меня не кори, – обижаешь.
Свое ремесло я люблю и его не чуждаюсь;
Быть может, ленив я, а больше того бесталанлив;
Но справлюсь, товарищ. Сулит рыболов мне приморский
Клуб ниток и вершу за выучку песней свирельных.
Вот, видишь ты, песни любят и здешние люди;
Их слушают часто, на шлюпках по взморью гуляя,
Бояре градские, их любят все добрые люди!
Я помню издетства, как в нашем селении старец,
Захожий слепец, наигрывал песни на струнах
Про старые войны, про воинов русских могучих.
Как вижу его: и сума за плечами и кобза,
Седая брада и волосы до плеч седые;
С клюкою в руках проходил он по нашей деревне
И, зазванный дедом, под нашею хатой уселся.
Он долго сперва по струнам рокотал молчаливый,
То важною думой седое чело осеняя,
То к небу подъемля незрячие, белые очи.
Как вдруг просветлело седое чело песнопевца,
И вдруг по струнам залетали костистые пальцы;
В руках задрожала струйчатая кобза, и песни,
Волшебные песни, из старцевых уст полетели!
Мы все, ребятишки, как вкопаны в землю стояли;
А дед мой старик, на ладонь опирался, думный,
На лавке сидел, и из глаз его капали слезы.
О, кто бы меня изучил сладкогласным тем песням,
Тому б я отдал из счастливейших всю мою тоню!
Вон там, на Неве, под высоким теремом светлым
Из камня, где львы у порога стоят как живые,
Под теремом тем боярин живет именитый,
Уже престарелый, но, знать, в нем душа молодая:
Под теремом тем, ты слыхал ли, как в летние ночи
И струны рокочут и вещие носятся гласы?
Знать, старцы слепые боярина песнями тешат.
Земляк, и свирель там слышна: соловьем распевает!
Всю душу проходит, как трель поведет и зальется!
Ты видишь, земляк, и бояре разумные любят
Свирель. Не хули же моей ты сердечной забавы.
Люблю свое ремесло, но и песню люблю я;
А дед мой говаривал: что в кого бог поселяет,
То, верно, не к худу. И что же в песнях худого?
Мне сладко, мне весело, радостно, словно я в небе,
Когда на свирели играю! Да сам ты, товарищ,
Ты сам, как пою я про сторону нашу родную,
Про реки знакомые, где мы училися ловле,
Про долы зеленые, где мы играли младые,
Зачем ты, любезный, глаза закрываешь рукою?
Да ты же меня и коришь и сумою стращаешь!
Мне бедность знакома издетства; ее не боюся.
Поколе ж есть руки, я их не простру за подачей.
Рыбак старший
Задел я тебя, да и сам уже каюсь; речист ты!
Но если бы столько в сей день наловил ты и рыбы,
Как слов насказал, повернее была б наша прибыль.
Рыбак младший
Что правда, то правда; но день ведь еще не окончен,
А видишь ли, друг, надо мною как ласточка вьется?
Ведь это не к худу; о! ласточка – вестница счастья!
Сегодня, сказал ты, не станем закидывать невод;
У берега рыба гуляет. Один попытаюсь;
Сажуся на лодку, беру я и сети и уды...
Рыбак старший
Берешь и свирель ты, земляк?
Рыбак младший
Расстаюсь ли я с нею?
Рыбак старший
Худое предвестье!
Рыбак младший
Да ласточка – вестница счастья!
Смотри, ведь опять надо мной и щебечет и вьется.
О, ловля, счастливая ловля! лишь день вечереет,
Лишь солнце садится, и рыба стадами играет.
«Ловися мне рыба, ловися и окунь и щука!»
И песнь рыболова исчезла у дальнего брега.
