Эдвард Джордж Эрл Литтон Бульвер-Литтон, 1-й барон Литтон из Небуорта родился 25 мая 1803 года в Лондоне, в семье генерала, графа.
Интересно, что адрес рождения Бульвер-Литтона – Бейкер-Стрит, 31.
Фамилия при рождении Бульвер. В 1844 году получил титул барона сэра Литтона (после смерти последнего старшего представителя рода по линии матери), отсюда двойная фамилия.
Отец умер, когда сыну было 4 года.
Благодаря влиянию матери получил хорошее образование.
Писал стихи с юности. Мать посодействовала изданию его дебютного поэтического сборника – «Ismael; an Oriental Tale» (1820).
Учился в Тринити-колледже университета Кембриджа. Был удостоен золотой медали за поэму «Sculpture», созданную в 1825 году.
В том же 1825 году путешествовал по Франции, затем жил в Париже. Продолжал писать стихи, опираясь на традиции Дж. Г. Байрона.
Задумав жениться на Розине Дойл Уиллер, Эдвард не получил благословения матери, и она оставила его без средств. Начал заниматься литературной деятельностью с целью получения дохода.
Первый ромaн «Falkland» вышел в 1827 году и не обратил на себя внимания читателей и критиков. Следующий роман, вышедший вскоре, «Пелэм, или Приключения джентльмена» («Pelham or The Adventures of a Gentleman»), напротив, был воспринят с большим интересом.
Это был так называемый модный роман. В нем много внимания уделено образу жизни богатых и знаменитых англичан первой половины XIX века. Герой романа – молодой денди Генри Гувер. Он влюбляется в сестру своего друга по Тринити-колледжу Реджинальда Гленвила. Неожиданно Гленвила обвиняют в убийстве. Гувер знает, что друг невиновен. Ему необходимо доказать невиновность друга, чтобы сделать счастливой любимую девушку.
Благодаря этому роману Бульвер стал известен и очень богат.
Роман «Пелэм…» пользовался успехом во всем мире. Известно, что А.С. Пушкин собирался писать роман «Русский Пелам», в черновиках писателя сохранилось несколько планов будущей книги.
Брак Бульвера оказался несчастливым, в 1836 году супруги расстались. Розина Дойл Уиллер, прозаик и поэт, в 1839 году выпустила скандальную поэму «Леди Шевалье, или мстительная женщина» («Lady Cheveley; or The Woman of Honor»), где бывшему мужу досталось сполна. Скандал разразился сокрушительный. Двое детей, рождённых в браке, после развода остались с отцом. После выхода поэмы он запретил матери видеться с детьми, отказал ей в денежном пособии и даже сумел доказать, что бывшей жене нужна психиатрическая помощь, и заточил её в лечебницу. Женщина смогла выйти из лечебного заведения только в результате общественных протестов.
В 1831 году Бульвер присоединился к партии вигов, он – член нижней палаты Парламента. Политические идеи продвигал в своих литературных произведениях. Занимал политическую должность 10 лет, затем столько же времени не имел отношения к политике, занимался только литературным трудом.
Познакомился и подружился с Чарльзом Диккенсом. Оба серьёзно увлекались театром. Диккенс создал и возглавил любительскую драматическую труппу «Бродячие актеры», где охотно ставил пьесы, написанные Бульвер-Литтоном, и нередко играл в них сам.
Комедия «Мы не так плохи, как кажемся» («Not So Bad as We Seem Or Many Sides to a Character») была поставлена в мае 1851 года. В ней играли Диккенс, а также некоторые другие известные литераторы того времени, например, писатель Уилки Коллинз. Через два года пьесу поставили на профессиональной сцене. Благодаря этой постановке Бульвер познакомился с известным актёром Вильямом Макриди, который в свою очередь посодействовал постановке пьес Бульвера профессиональной труппой в Ковент-Гарден, одном из самых престижных английских театров.
Среди его пьес также выделяют «Леди из Лиона» (The Lady of Lyons, 1838), «Ришелье» (Richelieu, 1839) и «Деньги» (Money, 1840).
Криминальный «ньюгейтский» роман Бульвера носит название «Евгений Арам». Нью Гейт – название тюрьмы в Лондоне. Речь в романе идёт о знаменитом уголовном деле учёного-убийцы. Автор предлагает свою трактовку преступления.
Бульвер – автор нескольких исторических романов: роман об античности «Последние дни Помпеи» («The Last Days of Pompeii», 1834), создан под впечатлением картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи».
В книге «Гарольд, последний саксонский король в Англии» («Harold, the Last of the Saxons Kings», 1848) речь идёт о гибели феодальной знати Саксонии.
В 1835 году увидел свет роман Бульвера «Риенци, последний из римских трибунов» («Rienzi, the Last of the Roman Tribunes»). Кола ди Риенцо – государственный деятель, преобразователь Рима середины XIV века. На основе этого романа Рихард Вагнер создал одноимённую оперу (1842).
В 1849 году произведением «Кэкстоны» (Caxtons), он начал серию юмористических семейных романов, которые пользуются популярностью у читателей до сих пор.
Занимался переводами Ф. Шиллера и древнеримского поэта Горация на английский язык.
К фантастической литературе относят эпическую поэму Бульвера «Король Артур» («King Arthur», 1849) и несколько мистических рассказов: «Glenallan» (1826), «A Manuscript Found in a Madhouse» (1829), «Monos and Daimonos: A Legend» (1830), «The Nymph of the Lurlei Berg: A Tale» (1832), «Chairolas, Prince of Paida» (1836) и «Лицом к лицу с призраками» («The Haunted and The Haunters», 1859).
Выделяют фантастические эпизоды и в его реалистических романах «Asmodeus at Large» (1833), «Godolphin» (1833), «Рейнские пилигримы» («The Pilgrims of the Rhine», 1834) и сборнике «The Student» (1830), а также в романе «Странная история» («A Strange Story», 1861), написанном для журнала Ч. Диккенса «Круглый год».
Писатель состоял членом общества английских розенкрейцеров, серьёзно интересовался оккультными науками, что отражено в его мистическом романе «Призрак» («Zanoni», 1842).
В конце творческого пути, в 1871 году Бульвер-Литтон выпустил фантастический роман «Грядущая раса» («The Coming Race»), одно из первых произведений научной фантастики, речь в нём идёт о сверхцивилизации, размещающейся под Землей. «Грядущая раса» – роман-предтеча работ Г. Уэллса и Т. Хаксли.
Проведя ранее десять лет в Парламенте в качестве реформатора, в 1852 году Бульвер вернулся в политику уже как консерватор. В 1858 году был назначен министром колоний, прослужил год. В 1866 году вступил в верхнюю палату Парламента.
Вместе с Ч. Диккенсом Бульвер-Литтон стал одним из организаторов фонда творческих людей, «Гильдии искусств». Было построено три дома-приюта для престарелых актёров и литераторов – на землях и на средства Бульвер-Литтона при поддержке Диккенса и других писателей и актёров.
Вёл в Парламенте активную деятельность по защите авторских прав писателей и драматургов, уменьшении налогов, выплачиваемых литераторами и публицистами.
Скончался в 1873 году в возрасте 69 лет.
Эдуард Джордж Бульвер-Литтон
«Пэлем, или Приключения джентльмена»
начало (без сносок)
Мортимер, или записки джентльмена
Это – блистательное ничтожество света.
Шекспир
Я единственный сын. Мой отец – младший отпрыск одного из самых родовитых графов Англии; моя мать, дочь шотландского пэра, слывшего самым безупречным джентльменом своего времени, ничего не получила в приданое. Мой отец был умеренный виг и задавал роскошные обеды; моя мать была женщина со вкусом; особое пристрастие она питала к бриллиантам и старинному фарфору.
Люди простого звания не представляют себе, сколь велики потребности тех, кто вращается в свете, и срок, на который они ссужают деньги, не длиннее их родословной. Мне было шесть лет, когда у нас в доме произвели опись всего имущества. Моя мать как раз собиралась погостить неделю у герцогини Д. и заявила, что не может появиться там без своего бриллиантового убора. Старший судебный пристав заявил, что не может ни на минуту терять бриллианты из виду. Пришли к соглашению – матушка отправилась в К. в сопровождении судебного пристава и выдала его там за моего гувернера. Тогда люди не были столь неуместным образом начинены ученостью, как сейчас. Пристав оробел и не выдал тайну. К концу недели бриллианты были отданы в заклад ювелиру, а моя мать стала носить поддельные драгоценности.
Около месяца спустя – если память мне не изменяет – скончался дальний родственник моей матери; он завещал ей двадцать тысяч фунтов. Отец сказал, что этих денег как раз хватит на то, чтобы вовремя уплатить по самой срочной закладной и на расходы в Мелтоне. Мать сказала, что они ей нужны до зарезу, чтобы выкупить бриллианты и заново обставить дом; была избрана вторая возможность.
Незадолго до того Сеймур Конуэй был причиной двух бракоразводных процессов; разумеется, все лондонские дамы воспылали к нему страстью; он влюбился в мою мать, а она, разумеется, была чрезвычайно польщена тем, что он ухаживал за нею. К концу сезона мистер Конуэй уговорил мою мать съездить с ним в Париж.
Карета ждала на противоположном конце сквера. Впервые за всю свою жизнь моя мать встала в шесть часов утра. Уже ее башмачок коснулся подножки кареты, уже мистер Конуэй прижал ее ручку к своему сердцу, как вдруг она спохватилась, что забыла взять своего любимого фарфорового болванчика и свою моську. Она настояла на том, чтобы вернуться, зашла за ними в дом и уже начала было спускаться с лестницы, одной рукой прижимая к себе болванчика, а другой – моську, как вдруг столкнулась с моим отцом, которого сопровождали двое слуг. Камердинер моего отца (уж не помню как) обнаружил исчезновение леди Фрэнсес и разбудил своего хозяина.
Удостоверившись в утрате, отец велел подать себе халат, обыскал чердак и кухню, заглянул в сундучки служанок и в находившийся в столовой погребец для вин –и, наконец, объявил, что лишился рассудка. Он издавна славился как участник любительских спектаклей. Он направился к своей туалетной, чтобы там безраздельно предаться скорби, – и вдруг увидел перед собой мою мать. И впрямь, эта rencontre, наверное, была для них обоих весьма некстати, а для моего отца оказалась особенно несчастливой, ибо Сеймур Конуэй имел огромное состояние и, бесспорно, суд обязал бы его уплатить соответственную сумму в возмещение понесенного отцом морального ущерба. Произойди эта встреча без свидетелей – пожалуй, все легко можно было бы уладить и леди Фрэнсес преспокойно ушла бы; но ведь эти треклятые слуги всегда торчат где не надо!
Однако впоследствии я часто думал, что судьба распорядилась мудро, завершив дело таким способом, ибо на множестве примеров – я убедился, что иногда весьма неприятно, когда у тебя мать разведенная.
Все участники сделали вид, будто ничего не произошло, а мой отец был столь незлобив по природе, что мистер Конуэй впоследствии стал весьма близким его другом. С деликатностью, превозмогшей его гордость, мистер Мортимер даже соблаговолил занять у Конуэя несколько тысяч фунтов; вряд ли можно было найти лучший или более изысканный способ доказать, что он совершенно простил былое посягательство.
Вскоре после этих событий скончался мой дед; титул и родовые поместья перешли к моему старшему дяде. В обществе он не без основания слыл чудаком: устраивал школы для крестьян, прощал браконьеров и сбавлял фермерам арендную плату. Из-за этих и подобных им странностей его считали едва ли не идиотом, тем более что он не принимал никакого участия в общественной жизни, не вел знакомства с окрестной знатью, – следовательно, у него не было оснований притязать на популярность – mais chacun à son goŭt. Он уплатил долги моего отца и дал нам возможность вести прежнюю роскошную, обеспеченную жизнь. Но этот акт великодушия был обставлен очень неприглядно: дядя взял с отца слово, что тот уйдет из клуба Брукса и перестанет охотиться, а мою мать он сумел отучить от пристрастия к бриллиантам и фарфоровым болванчикам.
В скором времени у нас появился еще один источник дохода, ибо мой отец, решив со свойственным ему благородным патриотизмом, что нас всех гильотинируют, если он не займет должности в государственном казначействе, однажды попросил мистера Берка взять его с собой к премьер-министру, после чего наш бюджет увеличился на полторы тысячи фунтов в год. Французская революция сказалась для нас отнюдь не злосчастным событием.
Когда мне исполнилось десять лет, меня отправили в Итон. На другой день после приезда мне велели вымыть чайные чашки; я с подобающим презрением отказался исполнить это не достойное джентльмена приказание и в ответ получил удар, сваливший меня наземь. Мой мучитель был гораздо старше и сильнее меня, однако я вступил с ним в драку, в которой потерял два зуба (к счастью – молочных), а утешением в этой утрате мне должны были служить два фонаря под глазами. На следующий день моя мать приехала навестить меня и, разумеется, пришла в ужас от моего вида. Слезами и мольбами она добилась от меня обещания мириться в дальнейшем с такими умалениями моего джентльменского достоинства, а не драться и не увечить себя, как уличный мальчишка. «Спустя несколько лет, – сказала она, –тебе, быть может, придется защищать свою честь в поединке, но дуэль взрослых мужчин на пистолетах и кулачный бой мальчишек –совершенно разные вещи». Столь логичное доказательство, подкрепленное еще более красноречивым аргументом – золотой монетой, заставило меня, ради чести быть застреленным в будущем, отказаться от удовольствия давать себя колотить в настоящем.
Несколько застенчивый от природы и мало склонный к играм, в которых, как мудро говорила матушка, мальчишки только рвут одежду, не получая взамен ничего путного, я незаметно пристрастился к чтению. Все свое время я отдавал книгам и был щедро вознагражден тем, что на экзаменах занял первое место и мои выдающиеся способности удостоились хвалебного упоминания в публичной речи. К счастью для меня, я после этого события в моей ученой карьере был взят домой – иначе я, пожалуй, стал бы книжным червем или писателем.
У нас были гости, мне позволили обедать со взрослыми. «Присматривайся к мистеру Фицдоннелу, – сказала мне матушка, – он самый элегантный мужчина во всем Лондоне, им восхищаются в любой гостиной, он полная противоположность твоему отцу, точная копия моею отца – словом, он именно таков, каким я хотела бы тебя видеть».
Я впился глазами в предмет ее восторгов, я оглядел его с головы до ног; в его наружности не было ничего примечательного, но я уверил себя, что передо мной – сущий Аполлон. За обедом он говорил много и неумно, но вес присутствующие смеялись его остротам, и каждый, к кому он обращался, явно был этим польщен.
«Кто такой мистер Фицдоннел?» – шепотом спросил я отца, рядом с которым потихоньку пристроился. «Второй сын лорда Меривейла, – ответил он. – А сам лорд Меривейл был внук богатого купца и успел растранжирить свое состояние».
По молодости лет я, естественно, думал, что младший сын человека, не принадлежащего к знати и не богатого, сам обладает какими-нибудь достоинствами, раз с ним так носятся, и мистер Фицдоннел соответственно вырос в моем мнении. Тогда я не знал, каким образом человек входит в моду и какую громкую, хотя –увы! –кратковременную известность он благодаря ей приобретает. Зашла речь об одном из литературных «львов» того времени – мне думается, то был мистер Дж…
«Ах, – сказал Фицдоннел, – я никогда не считал, что он заслуживает внимания; настоящий книжный червь, ни в коей мере не светский человек; не знаю, в чем тут дело, но мне кажется, что занятия науками идут лишь во вред природным способностям. Когда слишком много дров, огонь затухает; чем больше мы погружаемся в книги, тем меньше мы изучаем человека, а для лиц, занимающих в жизни известное положение, – для дипломатов, для государственных деятелей, словом, для джентльменов, – это единственный предмет, достойный того, чтобы в него углубляться. Уверяю вас, – закончил мистер Фицдоннел с легкой улыбкой и едва заметным поклоном в сторону моей матери, – что временами перестают изучать человечество в целом, но ради чего? Ради того, чтобы восхищаться женщинами!»
«Генри, – сказала мне матушка потом, когда я подсел к дамам, – видал ли ты когда-нибудь человека столь приятного и разумного, как мистер Фицдоннел?» – «Никогда», – ответил я и твердо решил впредь больше не заглядывать в книги и во всем подражать мистеру Фицдоннелу.
Я считаю, что в этом отношении обязан матушке едва ли не больше, чем во всех других вместе взятых, ибо она сумела подавить во мне любовь к знанию; а затем житейский опыт показал мне, что занятия науками только губят наше здоровье и наши виды на будущее и к тому же побуждают нас довольствоваться малым и ставить сохранение независимости выше материального благополучия.
В последующий период своего пребывания в Итоне я посвящал свои досуги увлекательным мечтам об арабских скакунах и придворных одеяниях (двор в те времена был в моде), завел шестерых закадычных друзей, вполне (за исключением одного юноши, о котором речь впереди) разделявших мой образ мыслей, наделал долгов, восхвалял мистера Питта, ругал французскую революцию и пробежал глазами «Антиякобинца».
В расцвете сил, когда мне исполнилось восемнадцать лет, меня отправили в Кембридж, где я два года щеголял в синем с серебром одеянии студента Тринити-колледжа. По истечении этого срока я, как потомок английских королей, был удостоен почетной степени: я полагаю, что они именуются так в отличие от ученых степеней, которые после трех лет усидчивых занятий присуждаются бледнолицым молодым людям в очках и нитяных чулках.
У меня осталось лишь смутное воспоминание о моей жизни в Кембридже. В моей комнате стояли клавикорды, а в Честертоне я снял бильярд для себя одного. Попеременно развлекаясь тем и другим, я умудрялся проводить долгие часы между завтраком и обедом более занятно, чем можно было ожидать в таком унылом месте. По правде сказать, это было ужасающее сборище тупиц. Студенты лакали пиво галлонами и пожирали сыр целыми кругами; носили куцые куртки на манер жокейских, в разговоре употребляли какой-то воровской жаргон, на пари участвовали в конских бегах и неистово ругались, когда проигрывали; пускали дым прямо в лицо собеседнику и харкали на пол. Самым благородным делом у них считалось править почтовой каретой, самым доблестным подвигом – подраться с кучером, самым утонченным вниманием к женщине – перемигиваться с трактирной служанкой. Я говорю о тех, из кого слагалось самое лучшее общество, какое только можно было там найти. Старшие наставники только и говорили что об окладах и дифференциальном исчислении, а лекторы – те вообще почти не разговаривали со студентами, но жалеть об этом не приходилось: белье они меняли раз в неделю, а если за столом вы просили их передать вино, они вздрагивали, словно очнувшись от глубокого раздумья, и отвечали: «Справьтесь в гидростатике».
(перевод А.С. Кулишер)
Автор статьи: Великанова Юлия.
