.png)
Эрих Мария (при рождении Эрих Пауль) Ремарк родился 22 июня 1898 года в немецком городе Оснабрюке, отец был переплётчиком книг.
С детства много читал. Учился в народной школе, затем ‒ в католической королевской учительской семинарии.
Познакомился с участниками литературного кружка «Приют грёз», его организатор поэт Фриц Хёрстемайер оказал большое влияние на будущего писателя. Первый роман Ремарка назывался «Приют грёз», в нём он вывел всех участников кружка. Однако произведение не понравилось ни критикам, ни читателям.
В 18 лет Ремарк добровольно стал участником Первой мировой войны, воевал на Западном фронте. В 1917 году был серьёзно ранен, находился в госпиталях. Когда в 1918 году пришло известие о смерти матери, в память о ней он изменил своё второе имя Пауль на Мария. Изменилось и написание фамилии Ремарк. Так возник псевдоним писателя.
Затем он был отправлен в запасной пехотный батальон в родном городе Оснабрюке. Был представлен к награде, но отказался от неё, из армии был уволен.
В июне 1919 года окончил учёбу в семинарии. Пробовал себя в ряде профессий, в том числе был учителем, редактором, спортивным журналистом.
В 1925 году Ремарк женился на бывшей танцовщице Ильзе Ютте Замбона. Она долгие годы страдала туберкулёзом, затем смогла излечиться.
Продолжал писать. Роман «Станция на горизонте» был сначала опубликован в журнале «Sport im Bild», где Ремарк тогда работал.
Война стала главным впечатлением Ремарка на все последующие годы, в 1929 году он выпустил свой роман «На Западном фронте без перемен». Работа заняла всего 6 недель, затем полгода писатель не обнародовал роман. Опубликованная книга стала бестселлером по всему миру.
В 1930 году в США был снят одноимённый фильм (реж. ‒ Л. Майлстоун). В 1979 году в США был сделан телевизионный фильм (реж. ‒ Д. Манн). В 2022 году на экраны вышла немецкая экранизация романа (реж. ‒ Э. Бергер).
В романе автор говорит о бесчеловечности войны; жёстко и правдиво изображает окопную жизнь молодых бойцов, вчерашних школьников. Главный герой Пауль Боймер и его товарищи трагически погибают.
В 1931 году Ремарка номинировали на Нобелевскую премию. Но Нобелевский комитет отклонил предложение, поскольку к ним поступил протест от Лиги германских офицеров, полный лживых компрометирующих писателя сведений.
Издания книг и фильм по роману позволили автору заработать значительные деньги. Ремарк вложил их в покупку живописных полотен импрессионистов.
«Потерянным поколением» в 1920-е‒1940-е годы назвали людей, родившихся в начале века, до начала Первой мировой войны. Побывав участниками военных действий, пережив войну, эти люди не смогли найти своего места в мирной жизни. Их ничему не успели научить, кроме убийства. Но они пытались искать опору в дружбе, боевом товариществе, любви. О них рассказывал Ремарк на страницах своих романов.
В 1931 году вышел роман «Возвращение» («Обратный путь»), продолжение книги «На Западном фронте…», где рассказывалось об отчаянии и боли людей, переживших войну и не справляющихся с суровой действительностью жизни.
Произведения Ремарка наполнены антимилитаристскими и антифашистскими мотивами. Пришедшие в 1933 году к власти фашисты запретили на территории Германии и сожгли произведения Ремарка. Писателя лишили немецкого гражданства. Он жил во Франции, Швейцарии, затем, изгнанный из Европы, ‒ в США.
Продолжал писать о послевоенной жизни своего поколения. Романы «Три товарища» (1938), «Возлюби ближнего своего» (1940).
Широко известный роман «Три товарища» ‒ история трёх друзей Роберта Локампа, Готтфрида Ленца и Отто Кестера, участников Первой мировой войны, теперь они работают в автомастерской. Роберт влюбляется в Патрицию, она другого социального круга и смертельно больна туберкулёзом.
Старшая сестра писателя Элфрида Шольц осталась в Германии. В 1943 году она была арестована за антигитлеровские высказывания. Её признали виновной и казнили. В 1952 году Ремарк выпустил роман «Искра жизни», который посвятил погибшей сестре. Главный герой романа ‒ политзаключённый лагеря, который провёл в этом аду десять лет. Но и немощные заключённые всё ещё способны оказать сопротивление конвоирам из команды СС.
В 1946 году Ремарка вновь ждал всемирный успех, когда вышел его роман «Триумфальная арка». Герои ‒ немецкие эмигранты, оказавшиеся в Париже. В 1939 году доктор Равик, который живёт во Франции нелегально, делает операции, прикрываясь именем других врачей. Это роман написан в стиле Эрнеста Хемингуэя.
Среди поздних произведений Ремарка выделяют «Время жить и время умирать» (1954) ‒ о судьбе поколения, пережившего Вторую мировую войну. Теперь речь идёт о Восточном фронте. Немецкий солдат Эрнст Гребер приехал в свой родной город в увольнительную. Родной город он увидел разрушенным бомбардировками, уцелели ли его родители, герой не знает. В поисках пропавших родителей, он встречает свою давнюю подругу. В военные годы любовь выглядит почти нереальной.
«Черный обелиск» (1956) ‒ роман с сатирической интонацией. Это во многом автобиографическое повествование. После окончания войны Людвиг Бодмер старается выжить в послевоенных условиях. Он мечтает быть поэтом, но занимается изготовлением надгробных плит. Также он подрабатывает везде, где возможно. В 1921 году автор романа оказывался в похожей ситуации. В более общем смысле в романе речь идёт об истоках фашизма. Он написан под влиянием Франца Кафки.
Роман «Жизнь взаймы» 1961 года повествует о любви автогонщика Клерфэ и молодой смертельно больной женщины Лилиан.
В 60-е годы Ремарк обсновался в Швейцарии. В 1964 году ему вручили почётную медаль уроженца города Оснабрюке. В 1967 году он стал кавалером ордена ФРГ. Правда, немецкое гражданство ему так и не восстановили.
К 70-летию писателя швейцарский город Аскона, где жил Ремарк, присвоил ему звание почётного гражданина города.
Женой и верной спутницей писателя в зрелые годы стала голливудская актриса Полетт Годдар.
Скончался в 1970 году в Швейцарии.
Тема войны присутствует практически во всех произведениях писателя. Война ‒ сложное явление, с множеством смыслов. Людям она приносит огромные страдания, потери, разочарование, ломает судьбы и уносит жизни. Но есть у неё и другая грань. Война требует от людей исключительных усилий, жертв, участники войны нередко становятся героями. Фронтовое товарищество ‒ исключительное явление отношений между людьми в исключительных обстоятельствах. Ужасы войны для тех, кто сумел пережить и справиться, ‒ так или иначе опыт, меняющий неузнаваемо, открывающий в некоторых людях самые лучшие моральные качества.
Впрочем, Ремарк не меняет своего мнения: «…война ‒ это нечто вроде опасной болезни, от которой можно умереть, как умирают от рака и туберкулёза, от гриппа и дизентерии. Только смертельный исход наступает гораздо чаще, и смерть приходит в гораздо более разнообразных и страшных обличьях…» (На Западном фронте…»).
Образ войны, созданный Э.М. Ремарком, названный «ремаркизмом», особенный. Художественная сила его произведений велика. Не случайно Ремарк ‒ до сих пор один из самых читаемых немецких писателей XX века.
Роман Ремарка «На Западном фронте без перемен» наряду с произведениями «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя и «Смерть героя» Ричарда Олдингтона составляет большую тройку романов «потерянного поколения», изданных в 1929 году.
Действует российский сайт, посвящённый творчеству Э.М. Ремарка.
Э.М. Ремарк, «На Западном фронте без перемен»
роман, начало, перевод с немецкого Ю. Афонькина
Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью. Это только попытка рассказать о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал ее жертвой, даже если спасся от снарядов.
Мы стоим в девяти километрах от передовой. Вчера нас сменили; сейчас наши желудки набиты фасолью с мясом, и все мы ходим сытые и довольные. Даже на ужин каждому досталось по полному котелку; сверх того мы получаем двойную порцию хлеба и колбасы, ‒ словом, живем неплохо. Такого с нами давненько уже не случалось: наш кухонный бог со своей багровой, как помидор, лысиной сам предлагает нам поесть еще; он машет черпаком, зазывая проходящих, и отваливает им здоровенные порции. Он все никак не опорожнит свой «пищемет», и это приводит его в отчаяние. Тьяден и Мюллер раздобыли откуда-то несколько тазов и наполнили их до краев ‒ про запас. Тьяден сделал это из обжорства, Мюллер – из осторожности. Куда девается все, что съедает Тьяден, – для всех нас загадка. Он все равно остается тощим, как селедка.
Но самое главное ‒ курево тоже было выдано двойными порциями. На каждого по десять сигар, двадцать сигарет и по две плитки жевательного табаку. В общем, довольно прилично. На свой табак я выменял у Катчинского его сигареты, итого у меня теперь сорок штук. Один день протянуть можно.
А ведь, собственно говоря, все это нам вовсе не положено. На такую щедрость начальство не способно. Нам просто повезло.
Две недели назад нас отправили на передовую, сменять другую часть. На нашем участке было довольно спокойно, поэтому ко дню нашего возвращения каптенармус получил довольствие по обычной раскладке и распорядился варить на роту в сто пятьдесят человек. Но как раз в последний день англичане вдруг подбросили свои тяжелые «мясорубки», пренеприятные штуковины, и так долго били из них по нашим окопам, что мы понесли тяжелые потери, и с передовой вернулось только восемьдесят человек.
Мы прибыли в тыл ночью и тотчас же растянулись на нарах, чтобы первым делом хорошенько выспаться; Катчинский прав: на войне было бы не так скверно, если бы только можно было побольше спать. На передовой ведь никогда толком не поспишь, а две недели тянутся долго.
Когда первые из нас стали выползать из бараков, был уже полдень. Через полчаса мы прихватили наши котелки и собрались у дорогого нашему сердцу «пищемета», от которого пахло чем-то наваристым и вкусным. Разумеется, первыми в очереди стояли те, у кого всегда самый большой аппетит: коротышка Альберт Кропп, самая светлая голова у нас в роте и, наверно, поэтому лишь недавно произведенный в ефрейторы; Мюллер Пятый, который до сих пор таскает с собой учебники и мечтает сдать льготные экзамены; под ураганным огнем зубрит он законы физики; Леер, который носит окладистую бороду и питает слабость к девицам из публичных домов для офицеров; он божится, что есть приказ по армии, обязывающий этих девиц носить шелковое белье, а перед приемом посетителей в чине капитана и выше ‒ брать ванну; четвертый ‒ это я, Пауль Боймер. Всем четверым по девятнадцати лет, все четверо ушли на фронт из одного класса.
Сразу же за нами стоят наши друзья: Тьяден, слесарь, тщедушный юноша одних лет с нами, самый прожорливый солдат в роте, ‒ за еду он садится тонким и стройным, а поев, встает пузатым, как насосавшийся клоп; Хайе Вестхус, тоже наш ровесник, рабочий-торфяник, который свободно может взять в руку буханку хлеба и спросить: «А ну-ка отгадайте, что у меня в кулаке?»; Детеринг, крестьянин, который думает только о своем хозяйстве и о своей жене; и, наконец, Станислав Катчинский, душа нашего отделения, человек с характером, умница и хитрюга, ‒ ему сорок лет, у него землистое лицо, голубые глаза, покатые плечи, и необыкновенный нюх насчет того, когда начнется обстрел, где можно разжиться съестным и как лучше всего укрыться от начальства.
Наше отделение возглавляло очередь, образовавшуюся у кухни. Мы стали проявлять нетерпение, так как ничего не подозревавший повар все еще чего-то ждал.
Наконец Катчинский крикнул ему:
‒ Ну, открывай же свою обжорку, Генрих! И так видно, что фасоль сварилась!
Повар сонно покачал головой:
‒ Пускай сначала все соберутся.
Тьяден ухмыльнулся:
‒ А мы все здесь!
Повар все еще ничего не заметил:
‒ Держи карман шире! Где же остальные?
‒ Они сегодня не у тебя на довольствии! Кто в лазарете, а кто и в земле!
Узнав о происшедшем, кухонный бог был сражен. Его даже пошатнуло:
‒ А я-то сварил на сто пятьдесят человек!
Кропп ткнул его кулаком в бок:
‒ Значит, мы хоть раз наедимся досыта. А ну давай, начинай раздачу!
В эту минуту Тьядена осенила внезапная мысль. Его острое, как мышиная мордочка, лицо так и засветилось, глаза лукаво сощурились, скулы заиграли, и он подошел поближе:
‒ Генрих, дружище, так, значит, ты и хлеба получил на сто пятьдесят человек?
Огорошенный повар рассеянно кивнул.
Тьяден схватил его за грудь:
‒ И колбасу тоже? Повар опять кивнул своей багровой, как помидор, головой. У Тьядена отвисла челюсть:
‒ И табак?
‒ Ну да, все.
Тьяден обернулся к нам, лицо его сияло:
‒ Черт побери, вот это повезло! Ведь теперь все достанется нам! Это будет ‒ обождите! ‒ так и есть, ровно по две порции на нос!
Но тут Помидор снова ожил и заявил:
‒ Так дело не пойдет.
Теперь и мы тоже стряхнули с себя сон и протиснулись поближе.
‒ Эй ты, морковка, почему не выйдет? ‒ спросил Катчинский.
‒ Да потому, что восемьдесят ‒ это не сто пятьдесят!
‒ А вот мы тебе покажем, как это сделать, ‒ проворчал Мюллер.
‒ Суп получите, так и быть, а хлеб и колбасу выдам только на восемьдесят, ‒ продолжал упорствовать Помидор.
Катчинский вышел из себя:
‒ Послать бы тебя самого разок на передовую! Ты получил продукты не на восемьдесят человек, а на вторую роту, баста. И ты их выдашь! Вторая рота ‒ это мы.
Мы взяли Помидора в оборот. Все его недолюбливали: уже не раз по его вине обед или ужин попадал к нам в окопы остывшим, с большим опозданием, так как при самом пустяковом огне он не решался подъехать со своим котлом поближе, и нашим подносчикам пищи приходилось ползти гораздо дальше, чем их собратьям из других рот. Вот Бульке из первой роты, тот был куда лучше. Он, хоть и был жирным как хомяк, но уж если надо было, то тащил свою кухню почти до самой передовой.
Мы были настроены очень воинственно, и наверно дело дошло бы до драки, если бы на месте происшествия не появился командир роты. Узнав, о чем мы спорим, он сказал только:
‒ Да, вчера у нас были большие потери...
Затем он заглянул в котел:
‒ А фасоль, кажется, неплохая.
Помидор кивнул:
‒ Со смальцем и с говядиной.
Лейтенант посмотрел на нас. Он понял, о чем мы думаем. Он вообще многое понимал, ‒ ведь он сам вышел из нашей среды: в роту он пришел унтер-офицером. Он еще раз приподнял крышку котла и понюхал. Уходя, он сказал:
‒ Принесите и мне тарелочку. А порции раздать на всех. Зачем добру пропадать.
Физиономия Помидора приняла глупое выражение. Тьяден приплясывал вокруг него:
‒ Ничего, тебя от этого не убудет! Воображает, будто он ведает всей интендантской службой. А теперь начинай, старая крыса, да смотри не просчитайся!..
‒ Сгинь, висельник! ‒ прошипел Помидор. Он готов был лопнуть от злости; все происшедшее не укладывалось в его голове, он не понимал, что творится на белом свете. И как будто желая показать, что теперь ему все едино, он сам роздал еще по полфунта искусственного меду на брата.
День сегодня и в самом деле выдался хороший. Даже почта пришла; почти каждый получил по нескольку писем и газет. Теперь мы не спеша бредем на луг за бараками. Кропп несет под мышкой круглую крышку от бочки с маргарином.
Автор статьи: Великанова Юлия.
